Пятна грозы

Мы бросились к инструментам и встали в позы. В дверях появились жених и невеста. Их встречали хлебом-солью. Тут мы с ужасом обнаружили, что нет Сильвера.

Миленькая невеста под одобрительные крики гостей отхватила почти половину традиционного каравая (по примете — кто больше отъест, тот в семье верховодить будет), жених клюнул оставшееся, и они двинулись через зал к своему месту за столом.

Выпучив глаза, Колобок махнул рукой, и мы забубнили, загремели, загрохотали… Юрик попытался напеть мелодию марша в микрофон, чтобы хоть ясно было, что все это должно означать. Но, как я уже замечал, особыми талантами он не страдал. А страдал он гайморитом, и гости стали нехорошо на нас коситься.

Когда они расселись, мы побежали вниз искать Сильвера. Оказалось, его по ошибке заперла в туалете техничка. Она, видно была уверена, что в момент, когда заходят молодожены, никто там сидеть не будет, вот и закрыла, не проверив, дверь.

Сильвер тарабанил изнутри и чертыхался. С трудом мы отыскали техничку, и она, нас же ругая, мол, насорют, натопчут, а после — убирай за ними, дверь отперла.

Дальше, как ни странно, все пошло, как по маслу. Колобок орал аккорды. Мы, то в строчку, то не в строчку, импровизировали, Сильвер, вздрагивая иногда, сверкал на нас пиратскими зрачками, но таки-пел, а гости, тоже порой вздрагивая, таки-плясали.

Какой-то поклонник «Битлз» даже решился сделать нам заказ — «Yesterday». Мы исполнили. А что?.. Правда, ритм был какой-то дерганый, и гармония не совсем та. И размер другой, так что Сильверу в каждой строчке приходилось вставлять дополнительные слова… Но ему это не трудно было, так как он все слова на ходу сочинял. Потому что в школе он учил немецкий…

Когда мы закончили, гость подошел и заметил соболезнующе, что это, конечно, не «Yesterday», но, — добавил он, — песня все равно хорошая получилась. Мы были очень ему признательны.

На радостях Сильвер объявил перерыв, и мы уселись за стол. Мы с Юриком только ели — пить не стали: боялись. И так-то не понимаем, что играем. Но уж Колобок с Джоном на спиртное налегли основательно.

Когда мы вновь пошли к инструментам, выяснилось, что Сильвер едва стоит на своем протезе. Я было заикнулся, что надо смываться, пока гости не побили, но Колобок резонно заметил, что деньги-то нам еще не заплатили; а потом сказал Сильверу, подбадривая:

— Крепись, Джон.

И Джон запел.

— По проселочной дороге шел я молча,
И была она пуста и холодна…

К припеву он уже совсем разошелся и, начав даже приплясывать, залихватски закричал:

— А-а-а— э-э-э— та-а-а…

Тут он хотел выдержать паузу и сделать глубокий вздох, но его вдруг качнуло, он неловко шагнул назад, споткнулся и плашмя грохнулся спиной на пол. Юрик стремительно выпрыгнул из-за клавишей, схватил стойку с микрофоном и, как хищнику кусок мяса на палке, сунул ее Сильверу под нос. И тот, лежа, ударив по струнам, как ни в чем ни бывало, закричал дальше:

— Свадьба, свадьба, свадьба пела и плясала!..

Так он и допел эту песню. Гости, которые танцевали подальше, даже ничего и не заметили.

Потом мы, взяв Сильвера под мышки, поставили его на ноги, он похлопал Юрика по плечу и сказал отечески:

— А ты ничего. Может и получится из тебя музыкант.

Так что не теряться в сложной ситуации мы научились.

Но пророчество Сильвера не сбылось. Музыкантов из нас не вышло. Нам исполнилось по восемнадцать, и мы, проучившись всего год, ушли служить (это отдельная история). После же Армии мы уже не вернулись в училище, а снова вместе поступили в университет на филологический факультет. Но об этом — в другой раз…

Стоп.

Помедленнее… Я слишком надолго отхожу от сути.

Суть — ночь. Пару часов назад она неслышно опрокинулась на город, да так основательно прилипла к асфальту, что жители отчаялись справиться с ней. И, не мудрствуя лукаво, они гуськом отправились в спячку, дабы скоротать тем самым время до зари.

С первым криком петуха где-то там, на окраине, ночь сама начнет поспешно отдираться от земли, оставляя в колодцах меж домов черные рваные клочья луж. А потом, корчась, словно червяк на углях, она сморщится, вытянется и превратится в еле заметную линию горизонта. И в муках ее родится новый, окутанный маревом, день. И слезы ее хрустальной росой упадут на траву, чтобы та — серая, вечерняя, стала рассветной — изумрудной.

А пока — ночь. Ветер скребется в оконную раму и волнует молодые листики тополей, заставляя их, захмелевших от неясного, но сладостного ожидания, трепетать всем телом в неверном предгрозовом воздухе и стараться думать «о чем-нибудь другом».

Суровые, живущие в постоянных лишениях, сверчки, ни дня не знающие без ужасных, но непонятных нам глобальных катастроф, не имея ни малейшей, даже самой хрупкой, надежды, все передают и передают свое вечное «SOS».

Чтоб кого не напугать, прячутся в кустах жуткие-прежуткие привидения. Не их вина, что они такие безобразные: против натуры не попрешь. Не обижай их.