Пятнадцать

Одноэтажные домики и заборы довольно быстро сменились обычной городской застройкой. Машина затряслась по буграм и ямам улиц, какие есть во всех городах бывшего СССР — прямых, уставленных бетонными коробками. Если бы не надписи на казахском — «Дріхана», «Киім», «Дмдеуішi» — могло бы показаться, что из России они и не выезжали. В центре, однако, оказалось много зелени, попадались симпатичные здания: «Краеведтсеский музей, областной акимат, управа балайская» и памятники — «это Тсяпаев, хотите анекдот про Тсяпаева? Прибегает Петька и критсит: «Василий Иванытсь, белые лезут! «Не до грибов сейтсяс, Петька, вот разобьем контру, тогда и пособираем!». Увидела Полина и главное украшение города — красно-коричневый Храм Христа-Спасителя с двумя треугольными башнями, похожими на шапки звездочетов. В остальном архитектура не радовала. Над скучными серыми домами все еще стояли слова-динозавры: «Слава великому советскому народу!», «Коммунизм женедi!», «Марксизм-Ленинизм». Прошлое нескромно напоминало о себе с фасадов, хотя Казахстан вот уже четыре года был страной независимой и демократической. Полина почему-то вспомнила кришнаитов из поезда. Воображение подкинуло нелепую картину: лысые братья лезут на крышу, чтобы составить из светящихся букв фразу «Харе Кришна!».

У вокзала, за кособокими ларьками, сидели казашки в платках, перед ними на столах пестрели красно-желтые горки помидоров и перцев. Рядом на бетонных блоках курили трое парней. Когда дядя Гена остановил машину, один, бритый, как кришнаит, быстро вынул изо рта сигарету и бросил ее в жидкую пыльную траву.

— Костя! Опять куришь, едритингедрит! Тсего тебя, выпороть, тсьто ли?

— Здорово, — сказал Костя, щурясь на солнце.

— Здрасьте, дядь Ген, — поддержали его товарищи.

Полина, изучив контингент из окна машины, решила, что самый симпатичный — стройный, загорелый казах с короткой стрижкой, явно старший. На нем были потертые джинсы и черная футболка. Второй мальчик, сутулый и конопатый, сидел, вытянув ноги в оранжевых шортах, и щупал свой бицепс, а вернее, его отсутствие.

— Поди поздоровайся, — велел Косте дядя Гена все ещё сердитым голосом.

Полина опустила стекло. Костя встал и вразвалочку подошел к машине. Глаза у него были прозрачные, как у Коли, но не пустые, а дерзкие, веселые. Поверх выгоревшей майки сверкал на цепочке крестик.

— Это тетя Оля, Ольга Ивановна. Помнишь, мы к ней в Ленинград приезжали, когда тебе пять лет было.

Костя наклонился к окошку и улыбнулся. От улыбки лицо его разъехалось во все стороны, и он стал похож на резинового утенка.

— Здрасьте, тетя Оля.

— А это Полина. Помнишь Полину?

— Привет.

— Привет.

Полина Костю совсем не помнила, но знала, что, гостя у них, он заперся в кладовке, и соседу пришлось выпиливать замок. Когда Костю открыли, он сидел в обнимку с «бабой на чайник», с которой ни за что не хотел расставаться, и маме пришлось согласиться на её переезд в город У.

— Садись, поедем к Старой церкви, — предложил дядя Гена.

— Да ну!

— Константин! Я показываю тете Оле с Полей город. Живенько, живенько.

— Давай ты оставишь нам Полю? Мы ей сами город покажем.

Дядя Гена повернулся к Полине.

«Почему бы и нет», — подумала она, открыла дверцу, и опустила ногу на асфальт движением кинозвезды, выходящей из лимузина на красную дорожку в Каннах.

Краем глаза она заметила, что нога не осталась незамеченной.

— Костя, смотри мне …Терез тсяс заеду, хорошая моя, на кладбище вас повезу.

— Куда вы пойдете? — поинтересовалась бабушка.

— В Краеведческий музей, — с серьезным видом ответил Костя.

Полина краеведческие музеи недолюбливала, но было приятно, что Костя добровольно взял на себя заботу о её досуге.

— Ещё раз с сигаретой увижу, будешь дома сидеть, — пригрозил дядя Гена и дал по газам.

Как только машина скрылась за поворотом, Костя достал из кармана пачку «Союза».

— Куришь?

— Нет.

— Не куришь?

— Нет.

— Надо же… Пошли, с пацанами познакомлю.

Сарафан Полины явно был очень смелым для города У. Она заметила, что все прохожие с удивлением косятся на неё. Когда она подошла, мальчики вскочили на ноги. Казах оказался выше Полины, а конопатый едва доставал ей до плеча.

— Это Вован, — представил казаха Костя, — Вован, это Полина, сеструха моя из Питера.

— Очень приятно, — раскосые глаза Вована скользнули по ее сарафану, снизу вверх.

— Это Колян. Колян-Полина, Полина-Колян.

— Надолго к нам? — спросил Колян недоломавшимся голосом.

— До конца августа.

— Ну что, пойдем? — сказал Костя.

— В музей?

— Да ты чего, какой музей! Просто пошляемся. Вован тебе экскурсию проведет.

— Значит так, — начал Вован, — у этого ларька Коляну однажды набили морду…

— Да не бил меня никто! — возмутился Колян.

— Направо у нас есть базар, но ты туда одна не ходи, бери Костяна.

— Почему?

Он усмехнулся, но ничего не сказал.

Полина подумала, что, хорошо бы ее сейчас увидел Лешка, как она идет в новом сарафане с тремя парнями, один из которых очень даже недурен собой. Они пошли смотреть какой-то мемориал, построенный в честь участников Войны. Полине было все равно, куда идти, она была рада, что, наконец, общается со сверстниками.