Пятнадцать ножевых. Том 4

Инфаркт миокарда с интерстициальным отеком легких, вот что у нас тут. И шок кардиогенный вырисовывается. Весело, короче. Нам такое возить нельзя, это реанимации дело, потому что и каждое осложнение в отдельности — дело гиблое, а если вместе… Но лечить нам никто не мешает, очень даже наоборот. Ну, мы и начали, дело привычное.

А на дедулю смотреть было больно. Он охал и что-то бормотал, то и дело доставая Ависа Акоповича вопросами о тяжести состояния и прогнозах. И такой он был несчастный, когда гладил свою супругу по руке, что мне хотелось куда-нибудь побыстрее из этого места сбежать. Держался я исключительно на профессиональном выгорании. Понятно, что бабушке жить осталось не очень долго.

Приехала кардиореанимация, мы собрали вещички и вернулись на станцию. Потом прокатились еще по пустяковым вызовам и к вечеру я про бабулю и думать перестал. Была бы какая полная атриовентрикулярная блокада с желудочковыми экстрасистолами, или еще какая экзотика, а так — случай рядовой, каждый такой и не запомнишь. У нас половина населения умирает от сердечно-сосудистого, другая половина — от рака.

Но память освежил Авис Акопович.

— Повтор у нас, собирайтесь, — сказал он, пообщавшись по телефону с диспетчерами.

— Это куда? — поднял голову от книги Валентин. — Вроде не должно быть.

— На Грановского.

— Вот те раз, — удивился я, — там же госпитализация случилась. Неужели бабулю домой отпустили? Она же никакая была.

— Поехали, узнаем, — сказал Геворкян. — С диспетчерами спорить — себе дороже.

Дверь в квартиру была приоткрыта, и вошедший первым Валентин громко спросил, где хозяева. Голос раздался из тоже спальни, где мы были утром, когда лечили женщину.

Дед лежал на той же подушке, какой-то маленький и тщедушный.

— А Надя умерла в больнице, — сообщил он, вытирая слезы. — Час назад позвонили. Я собрался ехать, машину вызвал, а мне плохо стало, сердце что-то… Пришлось вас беспокоить. Вы простите…

Я накладывал электроды кардиографа, Валентин мерил давление.

— Восемьдесят на сорок, — сообщил он как раз в тот момент, когда я отбивал калибровочный милливольт в начале пленки.

— И инфаркт, — добавил я уже после снятого первого отведения.

— Плохо дело, сынки? — спросил дед, так тихо, что даже я, сидя рядом с ним, еле расслышал.

— Инфаркт у вас, Василий Андреевич, — сказал Геворкян, рассматривая пленку, выползающую из кардиографа. — В больницу сейчас поедем.

— На хера она нужна, больница ваша? Я теперь с Надечкой буду, — четко произнес дед, и я оглянулся, не отвалился ли электрод — на пленке выскочили две подряд желудочковые экстрасистолы и поползла изолиния.

Дед перестал дышать.

— Реанимация! — вскочил Валентин.

— Зачем? — махнул рукой Геворкян, аккуратно оторвал кардиограмму, смял ее и спрятал в карман. Закрыл глаза пациенту — Ему уже жить незачем было. Оформляем смерть до прибытия. Андрей, сообщите на станцию, пусть милицию вызывают.

* * *

На выходе из ЦКБ столкнулся с мрачным Давидом.

— Со смены?

— Да. А ты?

— И я.

— Чего такой убитый?

Ашхацава пригляделся ко мне.

— Тоже выглядишь хреново.

— Семейные старички-божьи одуванчики, — признался я. — Подряд, за день.

— Ушли?

— Убежали. Сначала жена, потом муж, представляешь? Как в каком-нибудь рассказе Грина, они жили долго и умерли в один день. А у тебя?

— Раковый ребенок, терминальная стадия, боли. Наркотики уже не помогают. Выписали зачем-то домой, а родители скорую каждый раз вызывают при приступе. А что мы можем сделать?!

Давид со всей дури пнул железную мусорку. Та отозвалась мрачным «бумс».

— Надеюсь, это был риторический вопрос? По пиву?

— Пивом тут не отделаешься. Мне чачу родители прислали. Давай ко мне?

И мы поехали. Я как знал, на работу пешком добирался. Закуски в семье Ашхацавы не было — в холодильники шаром покати. В магазин зайти не догадались, а потому пришлось использовать корочку черного, и ту только нюхать. Выпили почти ничего, по сотке, а в голове сразу зашумело. Давид все жаловался на Симку, как та его строит, выдалбливает перфоратором мозг. Хозяйка никакая, все у родителей пропадает. Денег тоже нет, даже в свадебное путешествие не поехали. Да и куда можно поехать зимой?

— Вам же надарили до фига и больше!

— Растратили. Телек купили, стиралку… Ну и там по мелочи.

Нехилые такие мелочи.

— Дырку видишь? — друг показал свой затылок. — Нет, ты пощупай. Прямо как дятел. Бум, бум…

— У вас же медовый месяц!

— Мед кончился. — мрачно буркнул Давид.

— А я тебя предупреждал, — мне оставалось только пожать плечами и повторить сакраментальное. — Я тебе говорил. Променял Москву на душевное спокойствие.

Вот она иллюстрация семейной лодки, выскочившей на рифы советского быта.

— Что же мне теперь делать?

— Освежи фильм по «По семейным обстоятельствам». Можно еще «Москва слезам не верит».

— А если серьезно?

Тут я задумался.

— Заделай ей ребенка. Это ее отвлечет на пару лет. А сам заведи себе какие-нибудь мужское хобби, куда она не полезет.

— Типа рыбалки?

— Ага. Дорогая, я на слет любителей-рыболовов на выходные. Чао-какао.

— Значит, подучиваешь дружка?!