Пятнадцать ножевых

Прием пищи — дело святое. Все быстро садятся за столы, человек по восемь с каждой стороны, снаряжаются ложками и терпеливо ждут. Меня как новичка проинструктировала медсестра. Ну, а потом всё быстро, как в армии. Навалили каждому в миску по половнику разваренных в молоке макарох, дали по куску сероватого хлеба с кругляшом масла, налили по кружке теплой жидкости коричневого цвета — и вперед.

Хлеб с маслом я отложил в сторону, собираясь съесть его с чаем, и, как оказалось, был в этом желании наивен. Его быстро схватил сидящий рядом шустрый дед и запихнул целиком в рот, из которого торчали два одиноких клыка.

— Опять Курочкин отличился, — вздохнула столовщица. — За такими только и следи — в один миг утащит и сожрет. Сейчас, подожди, хлеб дам. Масла нет, конечно, лишнего не дают. Ты куда?! — рявкнула она на Курочкина, который схватил мою миску и начал руками запихивать в рот макароны.

Она вытащила деда за шиворот из-за стола и, не отпуская, отвела его в сторону. Курочкина это ничуть не смутило и он тут же начал канючить добавочку, а то его здесь совсем не кормят.

Макароны на молоке мне всё же достались. И кусок хлеба тоже. Горбушка, как блатному. В качестве компенсации за деда.

Доверенные лица столовщицы быстренько собрали грязную посуду и сгрузили ее для последующего мытья, а я пошел прогуляться и всё же совершить первичную разведку. Момент почти самый удобный, если в дневное время. Медсестры и санитарки все сейчас кормят лежачих. Процедура непростая, так что занимаются только этим. Пациенты в большинстве своем забились в туалет и курят. У меня уже трое спросили сигаретку.

А вот и пост. Естественно, всё убрано и закрыто. Порядок блюдут, как же. Дед Курочкин не одинок. Стащат всё, просто так. Испортят и выбросят. Таблеток здесь нет, они в другом месте. Вон только из-под пустой коробки газета выглядывает. Судя по внешнему виду, довольно свежая. Заголовки вверх ногами читать неудобно, но терпимо. «Гордимся своей Родиной», «Дневник событий», «Успех латвийского театра»…

— Хотел чего?

Поворачиваюсь, вижу, стоит медсестра, на обходе была. Лет сорока, полновата, халат и колпак накрахмалены, как броня прямо. Её и по фамилии называли. Как же? Бородина, точно! Та самая, которую я вроде ударить собирался!

— Да вот, извиниться хотел, — смущенно улыбаясь, промямлил я. — Мне сказали, что я при поступлении вас ударить хотел… Вы уж простите, не знаю, как и вышло…

— Ладно, принято, — без улыбки, но гораздо приветливее ответила она. — Работа у нас такая, — и Бородина, осмотрев меня с головы до ног, слегка тормознув взгляд посередине, хмыкнула.

— А можно газету взять почитать? — добавил я, кивая на стол. Руку не тяну, пусть почувствует себя хозяйкой положения. — Я аккуратно, потом верну.

— Бери, — милостиво разрешила она и пошла дальше по коридору.

Я потащил газету, придерживая другой рукой коробку. Прочитал последний заголовок: «Величие ленинских идей» и… «Речь Л. И. Брежнева». Посмотрел на название газеты. Издание Центрального Комитета КПСС «Советская культура». Слева от логотипа была прицеплена блямба ордена Трудового Красного Знамени, а справа — дата выпуска. Семьдесят первый номер стоил пять копеек. И прочитать его мог каждый, начиная со вторника, 2 сентября 1980 года.

Глава 2

Вот это, блин, сюрприз! Колотило меня знатно. Я только добрел до «своей» кровати, как понял, что сейчас вывернет. Спрятал газету под подушку, попросил санитарку «присмотрите» и рванул в сортир. Влетел ракетой, растолкал курильщиков… и меня вырвало чуть не фонтаном. Из глаз потекли слезы. По плечу похлопал кто-то из больных:

— Ты как? Медсестру позвать?

— Не надо, — ответил я, выплевывая остатки рвоты в чашу «генуя». — Психанул просто.

— А, ну тогда ничего, это у нас тут обычное дело, — протянул незваный помощник. — Умойся, полегчает.

А я плескал в лицо холодную воду из-под крана и пытался успокоиться. Восьмидесятый год! Жил я в этом вашем Советском Союзе. Как вспомнишь, так и вздрогнешь. До восьмого класса в сортир на улицу ходил. И печное отопление. Хотя, что греха таить, в институт бесплатно поступил, врачом стал. И неплохим. По нынешним временам с теми стартовыми условиями мне бы ни хрена не светило. Хотя… уже будущим. Ныне, пишут в газете, товарищ Брежнев в Алма-Ате выступает.

В тот же день, меня перевели в обычную палату. Всего шесть коек, тумбочки у каждого своя и, говорят, вечером в телевизионной передачи смотреть можно. Курорт! Сразу всех позвали на прием таблеток, но оказалось, что у меня утренних нет. И хорошо.

Познакомился с ребятами. Три шизофреника, один уже разваленный совсем, плюс органик, как раз тот, что мне в сортире помочь хотел, Веня его зовут. И для полного букета умственно отсталый Коля. С умеренной умственной отсталостью, тихий. Ну и я…. Или красавчик — я провел рукой по подбородку — был с прибабахом? Нет, не может быть, в институте уже давно бы вычислили.