Пятнадцать рассказов

Вестермарк с трудом приспособился к некоторым законам времени, которое уже не принадлежало ему. Когда машина въехала в аллею и остановилась перед домом (знакомым, и все же словно чужим из-за нестриженой изгороди и отсутствия детей), он оставался на месте целых три с половиной минуты, прежде чем решился открыть дверцу. Выбравшись, он, хмуря лоб, смотрел на щебень под ногами. Такой ли он, как всегда? Блестит ли он? Как будто что-то пробивалось изнутри земли, расцвечивая все вокруг. А может, он сам огражден от остального мира стеклянной пластиной? Нужно выбрать одну из этих двух теорий и жить по законам какой-то из них. Он надеялся доказать, что именно теория проникания света правдива, поскольку согласно ей он вместе с остальными людьми был бы одним из факторов, обеспечивающих функционирование Вселенной. А по теории стеклянной пластины он был бы отрезан не только от всего человечества, но и от всего космоса (за исключением Марса?). Однако слишком рано принимать решение, слишком многое нужно еще обдумать, а точные наблюдения и дедукция, несомненно, подскажут какие-нибудь новые решения. Нельзя ничего решать под воздействием эмоций, нужно сначала успокоиться. Результатом всего этого могут быть совершенно революционные теории.

Он увидел рядом с собой жену, она держалась несколько в стороне, чтобы случайно не произошло болезненного для них обоих столкновения. Вестермарк заставил себя улыбнуться ей через окружающий его поблескивающий туман и сказал:

— Это я, но не собираюсь давать интервью.

Он направился к дому, отметив, что скользкий щебень остается неподвижным под его ногами. Он шевельнется, лишь когда ему позволит это земное время. Вестермарк добавил еще:

— Я очень ценю ваш журнал, но сейчас не хочу давать интервью.

Знаменитый астронавт возвращается домой

На веранде перед домом они застали какого-то мужчину, который с просительной улыбкой на лице дожидался возвращения Вестермарка домой. Не слишком уверенно и в то же время решительно он подошел и вопросительно посмотрел на трех человек, вышедших из машины.

— Простите, капитан Джек Вестермарк?

Тут ему пришлось отойти в сторону, потому что Вестермарк шел прямо на него.

— Я корреспондент отдела психологии газеты «Гардиан». Можно задать вам несколько вопросов?

Мать Вестермарка открыла парадную дверь и стояла в ней, приветливо улыбаясь, одной рукой нервно поправляя волосы. Сын прошел рядом с ней, а журналист проводил его удивленным взглядом.

Жанет, извинясь, заговорила:

— Простите, пожалуйста. Муж вам ответил, но он, действительно, не может сейчас ни с кем разговаривать.

— Когда он успел ответить? До того, как услышал мой вопрос?

— Конечно, нет, но его жизнь идет… простите, я не могу этого объяснить.

— Он живет с опережением времени, верно? Вы не могли бы сказать несколько слов о том, как чувствуете себя сейчас, когда прошел первый шок?

— Извините, в другой раз.

Жанет проскользнула мимо него, а когда входила в дом вслед за мужем, услышала, что Стекпул говорит:

— Так сложилось, что я читаю «Гардиан», поэтому могу вам помочь. Институт поручил мне опеку капитана Вестермарка. Мое имя — Климент Стекпул, возможно, вы знаете мою книгу «Постоянные связи между людьми». Прошу вас не писать, что Вестермарк живет с опережением времени — это совершенно неверное определение. Вместо этого можете указать, что некоторые его психические и физиологические процессы каким-то образом передвинуты во времени…

— Осел, — буркнула Жанет и прошла внутрь.

Разговоры, висящие в воздухе во время долгого ужина

За ужином в тот вечер было несколько неловких минут, несмотря на то, что Жанет и ее свекрови удалось ввести настрой меланхолической невозмутимости: они поставили на стол два скандинавских подсвечника — память об отпуске, проведенном в Копенгагене, — и удивили обоих мужчин набором веселых и разноцветных закусок. «Наш разговор тоже напоминает закуски, подумала Жанет, — соблазнительные, отдельные обрывки фраз, не успокаивающие голода».

Старшая миссис Вестермарк не научилась еще разговаривать с сыном и обращалась только к Жанет, хотя часто смотрела в его сторону.

— Как там дети? — спросил он ее.

Понимая, как долго ему пришлось ждать ее ответа, она потеряла голову, ответила что-то невпопад и уронила нож.

Жанет, желая разрядить напряженность, мысленно готовила какое-нибудь замечание о директоре Института Психики, когда Вестермарк сказал:

— В таком случае он одинаково заботлив и начитан. Это редкость у людей подобного рода и весьма похвально. Мне показалось, наверное, как и тебе, Жанет, что он интересуется не только собственной карьерой, но и ходом исследований. Можно даже сказать, что его можно любить. Впрочем, вы знаете его лучше, — обратился он к Стекпулу. — Что вы о нем думаете?

Катая шарики из хлеба, чтобы скрыть замешательство от того, что не знает, о ком идет речь, Стекпул ответил:

— Не знаю, мне трудно сказать что-либо. — Он пытался выиграть время, делая вид, что вовсе не смотрит на часы.

— Директор был очень мил, правда, Джек? — сказала Жанет, помогая Стекпулу.