Пятнадцатый камень

Бред! Силя не способен предать "святое братство"! Но… Клим-то оказался способен на то, что как минимум удивило бы старинного приятеля.

— Но если кража диска и убийство Тимура никак не связаны между собой, тогда что… — Сильвестр уже даже не скрывал прорывавшегося изнутри отчаяния. — Допустим Тимур сам взял диск, тогда, получается, что его убили, чтобы отобрать этот самый диск?

Опять разговор застопорился на камне преткновения в виде злополучного "списка Мунасипова". И теперь Клим уже и не знал, как подойти к теме "вермишели с яйцами". Не спросишь же вот так в лоб, на радость Юсупову: "А что это, дескать, за лапша, которая у меня уже не только на ушах, но и в печенках и которой тебя пенял безвременно усопший?"

Стоп! Вот она, неуловимая гомерическая разгадка. Спасибо малохольному девичьему голосу, припевающему про бульвар Сен-Мишель! Сен-Мишель, вер-Мишель, ларчик открывался до смешного просто. МИШЕЛЬ! Мишель с яицами! Черт, привязалось же это любимое блюдо "а ля Макаревич" к сознанию. Мишель — это не певица, а певец. "Мишель с яицами", "чистота рядов"… Да, конечно! Впору хлопнуть себя по лбу и обвинить в законченной тупости. Вот о чем Мунасипов собирался рассказать Сильвестру! И не пресловутой пропажи диска боялся Роман, Романчик, любимчик женщин постбальзаковского возраста. И Дольская не отправилась с Квасницким, потому что клуб-то наверняка был специализированно-голубым. Но тогда получается, что спецсредство было заготовлено ею для другого «объекта»… Тогда…

Закончить мысль Бурову не удалось. Как это всегда случается в жизни, в самый неподходящий момент в ситуацию вмешалась фигура, которую "не ждали".

Глава 14. Агата Кристи и армия любовников

— А вот и "вермишель с яицами"! Приветствую тебя, Ромуальд, на нашей идущей ко дну галере! А я проснулся, смотрю — келья. Все думаю, в монастырь сдали. А там юбки, сорочки, бюх… бюг… бюстгальтеры, ну думаю, не в женский же. А у нас еще что-нибудь выпить осталось?

Из концентрации Клима вывело не столько появление так некстати проснувшегося и прибышего в гостиную Гогеля, сколько опять вернувшийся привязчивый словесный образ. Буров даже почувствовал облегчение, вот и Собакину он тоже покоя не дает.

— Гоша, шел бы ты… спать обратно! — Сильвестр достиг крайней точки раздражения. Версия с Квасницким в роли убийцы привела в тупик. Надо было снова прорабатывать версии с женской половиной, а на это уже не было ни сил, ни времени. Так что среднестатистический ходячий запой в лице Собакина выглядел последней каплей разрушения и без того расшатанной нервной системы.

— Лю-юди! — возопил Гогель, подняв руки вверх и театрально задрав лицо к потолку, — лю-юди, дайте похмелиться. Между прочим, от абстиненции умирают, — сменил он патетику на прозу, — вы же не хотите, чтобы я пополнил ряды, лежащих в гараже невинно убиенных? Правда, должен заметить, что невинность убиения могу гарантировать только в своем случае…

— Так что… ОН еще здесь?! — нервно всплеснув руками, почти повторил интонацию Собакина Квасницкий. — Вы что здесь, совсем спятили? Что еще никого не вызывали? И милицию? Нас же всех повяжут, как шайку заговорщиков!

— Ой, Рома, — даже похмелье не смогло лишить Гогеля обычного ехидства, — откуда в тебе это старорежимное "шайка заговорщиков", бери выше, бандитская группировка, одним словом, мафия. Ну, роль Капоне, понятно, полагается Силе по старшинству…

Еще немного и тебе будет полагаться роль отрезанной лошадиной головы, — почти прорычал Гарин, он силой усадил обратно на диван вскочившего было Квасницкого и теперь обращался только к нему. — Послушай меня, Роман. Мы все хотим сначала разобраться в ситуации, а потом уже ее обнародовать. Ты представляешь себе, что начнется при вести об убийстве в моем доме Тимы Ангорского! Потому подумай здраво и желательно хорошо вспомни все вчера происходящее. Особенно ваш разговор с Тимуром. Судя по всему, ты был последним, кто видел его живым.

— Я думаю, что последним его видел тот, кто его грохнул, — запальчиво уточнил Квасницкий. — Я этого не делал. Потому хотел бы узнать, как это произошло, и исходя из чьих показаний мне отведена почетная роль последнего очевидца.

— Из моих, — неожиданно хрюкнул Гогель. — И все-таки мне даст кто-нибудь выпить?

— А может быть, ты Тимура и завалил? — неожиданно взвизгнул Квасницкий, растеряв последние остатки сдержанности.

— То же мне, "вермишель с яицами", — несмотря на то, что Собакина изрядно потряхивало, он не терял болезненно боевого расположения духа. — Рад бы в злодеи, да рылом не вышел!

— Мишель, — на автомате неосторожно поправил Клим.

— Ну Мишель с яицами, — послушно подхватил Гогель. — Ба, Рома, да ты педик, что ли? То-то покойный ночью все про петухов заливался!