Пятнистая смерть

Вдвоем, путаясь ногами, спотыкаясь и ругаясь сквозь смех, персы затащили девушек в шатер и швырнули на груды безобразно разбросанных шерстяных полостей, одежд, мягких седел, войлочных попон, расшитых чепраков, пустых кувшинов и блюд.

...Аранха. Пятнадцать дней, придерживаясь старой караванной тропы, ползло, извиваясь огромной гадюкой меж дюн, по дну оврагов сухих, через спины пологих бугров, персидское войско от Марга к великой реке.

Пока разведка шныряла в окрестностях лагеря, осматривая берег и выискивая место, удобное для переправы, конники и пехотинцы отдыхали.

На пути войску не попалось и пустого шатра.

Перед тем, как выступить из Марга, персы распустили слух, будто Куруш ведет на Томруз двести тысяч отборных рубак. На самом деле воинов у него было не больше двадцати-двадцати пяти тысяч, и не только персов чистокровных, но и варкан, партов, мадов, дахов, маргушей и вавилонян.

Слух распустил для устрашения Турана. Так делалось всегда. Жалкая горсть кочевников, населявших равнину между Мургабом и Аранхой, рассыпалась в ужасе и ударилась в бегство. Одни потянулись на север, к Хорезму, другие - на восток, за Аранху.

Легкой коннице Гау-Барувы посчастливилось захватить на левом берегу несколько крупных семейств, не успевших переправиться на ту сторону. Царь повелел стариков и детей бросить в Аранху, зрелых мужчин и юношей заклеймить и отправить в обоз, а женщин распределить между военачальниками.

Двух сакских девушек он подарил Раносбату; их-то и приволок Михр-Бидад.

- Эй, не спать! Играйте... - Раносбат разбудил пинками двух пьяных телохранителей, развалившихся у входа.

Те, уныло бормоча и хмельно икая, поднялись кое-как, уселись плечом к плечу, нашарили бубен и дудку и заиграли, не открывая глаз. Головы их бессильно свисали то вправо, то влево и стукались, как тыквы.

Дудка пронзительно верещала, испуская один и тот же высокий, душераздирающий звук.

Бубен ухал и бухал без всякого склада и ритма. Будто не музыкант бил в него, а сонный осел, желая сбросить оводов, вцепившихся в ляжку, встряхивал задней ногой и ударял нечаянно в туго натянутую на обруч кожу.

- Хорошо! - одобрительно крикнул Раносбат. - Живите сто лет, дайв бы побрал вас хоть сейчас. - Он повернулся к плачущим девушкам. - Ну, козочки, танцуйте!

Пленницы сидели у входа, тесно прижавшись друг к дружке; они тряслись и озирались, впрямь напоминая козочек, попавших в волчью стаю.

- Кому я говорю! - заорал Раносбат. - Танцуйте, ну?! А, не хотите? Михр-Бидад, где моя палка?

На пленниц обрушились удары. Девушки, причитая, кинулись наружу - и угодили в объятия Раносбатовых телохранителей, буйно плясавших на траве у шатра.

- Волоките их прочь! - ревел Раносбат. - Разве это козы? Это змеи! Покажите им таких-сяких... А я утром займусь.

Михр-Бидад, по приказанию Раносбата, раскупорил новый кувшин. Выпили. Еще выпили. Опять выпили. Выпили снова. Начальник достал тростниковую трубку, пропущенную через тыквочку с водой, и заправил сухим и твердым, похожим на темно-зеленую болотную землю, дурманящим зельем из плодовых коробок и верхних листьев дикой конопли.

- Пробовал когда-нибудь? - спросил он у Михр-Бидада.

Нет, Михр-Бидад никогда не пробовал хаомы. Слишком дорогое удовольствие для простого щитоносца. Раносбат прикурил от светильника и сказал важно:

- Гляди, как надо сосать.

Начальник, почти не касаясь губами кончика трубки, шумно потянул воздух и вдохнул вместе с ним угар. Сделав несколько шипящих затяжек, он отчаянно закашлялся и сунул, не глядя, трубку Михр-Бидаду. Шатер наполнился клубами голубого, приторно-сладкого дыма.

Вдосталь покурив хаомы, оба затихли. С лиц постепенно схлынула краска, под кожей расплылся поток болезненной желтизны. Глаза остекленели. Под ними набрякли пухлые мешки.

У Михр-Бидада закружилась голова.

Желая потереть лоб, он шевельнул рукой.

Странно маленькая, крохотная, как просяное зерно, она слабо мелькнула где-то далеко внизу, в черной пропасти, и медленно, через тысячелетия, двинулись кверху, вырастая все больше и больше.

И вот она с жутким беззвучным ревом остановилась перед ослепшими глазами Михр-Бидада. Страшная. Огромная, как скала, с пальцами, толстыми, как стволы древних чинар.

Щитоносец скорчился и воспарил к луне. Прижав колени к животу, он плавно переворачивался через голову, а мимо, полыхая голубым огнем, проносились звезды.

Холодно. Михр-Бидад застучал зубами. Испуганный этим стуком, черный, тощий котенок с взъерошенной, торчащей шерстью дико взглянул на молодого перса, метнулся по шву меж двух полотнищ шатра и пропал в углу, где не было никакого отверстия.

Рядом кто-то захихикал.

Михр-Бидад очнулся и увидел Раносбата. Начальник тыкал пальцем в грудь Михр-Бидада. Губы его расползались в бессмысленной, дурацкой усмешке.

Щитоносца захлестнула волна бешеного веселья. Он безумно расхохотался в глаза Раносбата и услышал в ответ такой же ужасный хохот. Персы катались по кошме. Хватались за бока. Давились приступами безудержного, надрывистого, раздирающего нутро сумасшедшего смеха.

Отсмеявшись, они почувствовали звериный голод.