Пятнистая смерть

Спаргапа растерялся.

Недоуменно раскрыв рот, он огляделся вокруг, бессознательно надеясь уловить хоть один сочувственный взгляд. Но персы были угрюмы, холодны и неприступны.

Юноша наклонился, звякнув цепями, подобрал пластинку, изучающе провел пальцем по свежему излому. Зажал амулет, утративший силу, в потном кулаке, понурился, повесил голову, как хворая овца в знойный полдень.

- Ты овца или человек? - гневно крикнул Гау-Барува. - Почему не вопишь, не скрипишь зубами? Родная мать отвергла тебя ради кучки вшивых сородичей, которым ты нужен, как чума и холера. Лишь бы самим уцелеть, а ты пропадай, как хочешь. Что для них какой-то Спаргапа? Пусть персы его на куски разрубят, да на вертела насадят, да на жаровне изжарят, да с луком съедят - сакам все равно. Дырявые шатры им в тысячу раз дороже, чем гордец Спаргапа. Не так ли?

...Михр-Бидад тяжело глядел на Гау-Баруву из-под бровей, косо нависших над круглыми глазами.

Гау-Барува обманул Спаргапу.

Правда, Томруз даже ради спасения сына не согласилась отдать землю саков, и воду саков, и скот саков, и самих саков царю царей. Но и от Спара не думала отрекаться. Вот что сказала она Курушу через Михр-Бидада:

- Не похваляйся, жестокий, легкой победой! Ты сломил моего сына не в открытой битве - ты одолел его коварным напитком, ядовитым соком винограда, который и вас самих доводит до безумия, заставляет произносить дурные речи. Я тоже в последний раз обращаюсь к тебе, о Куруш, со словами добра и привета. В последний раз я заклинаю тебя, царь царей: отступись от нас! Послушайся разумного совета! Отдай мне сына. Отдай мне сына и вернись в свою страну, гордясь тем, что уничтожил лучших сакских юношей. Я узнала - ты жаждешь человеческой крови. И намерен вкусить ее в Красных песках. Клянусь Солнцем, покровителем саков - если ты не уйдешь с миром домой, я тебя, ненасытного, вдоволь напою кровью...

Разрубив амулет с кречетом надвое, Томруз просила передать Спаргапе:

- У матери и сына - одно сердце. Половина - у меня половина - у него. И я не успокоюсь, пока они не соединятся вновь.

Но хитроумный Гау-Барува нарочно истолковал по-своему условный знак Томруз. Не удалось обмануть мать - решил одурачить сына. Извлечь пользу из беды, приключившейся с юным Спаргапой.

Совесть Михр-Бидада ныла, как больная печень.

Он с трудом удержался от крика: "Спаргапа, не верь Гау-Баруве! Он лжет, как неверная жена". И хорошо (для него), что удержался. Иначе пришлось бы ему сегодня же кричать по-другому и в другом месте.

- Я на твоем месте крепко проучил бы столь неблагодарных сородичей! гремел Гау-Барува. - Нагрянул бы в становище и устроил для неверных друзей веселый праздник кровопролития. Повел бы мать-отступницу на костер, накрутив на палец нос и губы. Светлый лик ей изгрязнил бы, темный лик посрамил бы, сел верхом, как на старую клячу. Распорол бы толстую кожу, высосал черную кровь, раздробил кости зубами. Играя и забавляясь, погасил бы огонь в очагах, смеясь и хохоча, развеял бы пепел, раскрошил бы добро, разломал, растоптал! Э, щенок, глупый сосунок! Двуногий пес. Животное. Разве способен понять тупой дикарь, что значит честь и что значит месть?

Гау-Барува умышленно насыщал свою речь грубостью, уснащал ругательствами, с тайной целью обрушивал на Спаргапу нестерпимые оскорбления. Он стремился провести по самолюбию пленника глубокую царапину. Взбесить гордого юнца. Вырвать из мягкой тины безволия.

Голова Спаргапы оставалась склоненной на грудь. Но шея уже напряглась, спина хищно выгнулась, как у рассерженного барханного кота. Руки судорожно дергались в цепях.

- Ты юноша умный и храбрый, - смягчился Гау-Барува. - Будь ты воином царя царей, он держал бы тебя по правую руку от себя. Не так ли, о светлый государь?

- Ага. Хм. Держал бы.

- Обидно за твою честь, молодой друг. Весь Туран хохочет над Спаргапой!

Из уст пленника вырвалось змеиное шипение. Все еще не поднимая глаз, он заскрежетал зубами и замотал кудрявой головой от невыносимого отчаяния. "Дай отряд - и ты увидишь, на что способен твой сын. Клянусь - после первой же схватки весь Туран заговорит о Спаргапе". Да, заговорил Туран... Ох, позор!

- Государь даст тебе людей, - вкрадчиво продолжал Гау-Барува. - Иди, уничтожь врагов, займи свое место на белом войлоке. Оно принадлежит тебе по праву - ты ведь сын великого вождя. Сделаешься хозяином всего Турана! Подумай. Ну, чего ты молчишь? Боишься, хитрят с тобою? Не веришь мне, чужеземцу - послушай тогда, что скажет кровный родич, близкий человек!

Советник коротко мигнул вправо. Стук каблуков, приглушенный коврами. В ушах юнца раздался знакомый голос:

- Ох, Спар, сын мой!

Пленник резко вскинул голову. Перед ним стоял человек в богатой мадской одежде. Он с жалостью глядел на сына Томруз.

То был Фрада.

- Живой?! - изумился Спар.

- Ох, живой, хвала солнцу, земле и воде! Светлый государь, да славится его имя вечно, пощадил меня и моих людей.