Пятница, или Дикая жизнь

И она действительно началась вновь, но, что бы ни делал Робинзон, кто-то внутри него все время жил в ожидании решающего, поразительного события, коренной перемены, которая обратила бы в прах все прошлые или предстоящие дела. При этом прежний Робинзон всей душой восставал против этих перемен, цеплялся за свое творение, скрупулезно подсчитывал будущие урожаи, строил туманные планы создания питомников каучуковых деревьев, квебрахо (Дерево ценной породы с твердой красноватой древесиной) или хлопковых полей, делал наброски мельницы, чьи жернова вращал бы горный поток. Но он ни разу больше не вернулся в розовую ложбину.

Пятница же не мучился никакими проблемами. Он отыскал среди вещей Робинзона бочонок с табаком и тайком от господина покуривал длинную трубку ван Дейсела. За этот проступок — будь он раскрыт — его ждало суровейшее наказание, ибо запас табака подходил к концу, так что Робинзон позволял себе курение лишь раз в два месяца. Для него это было праздником, о котором он трепетно мечтал заранее, наперед страшась того момента, когда он окончательно лишится этого удовольствия.

В тот день он спустился к морю, чтобы осмотреть донные удочки, установленные накануне во время отлива. Пятница тут же сунул бочонок под мышку и отправился в пещеру. Курение на свежем воздухе не представляло для него никакой приятности, но он знал, что в доме запах табака немедленно выдаст его. Робинзон — тот мог курить где угодно, лишь бы трубка попыхивала красным жерлом, дымила, потрескивала да согревала ему пальцы. Она являла собою как бы модель подземного солнца, что-то вроде домашнего, прирученного вулкана, чей огонь мирно тлел под золой, готовый ожить при первой же затяжке. В этой миниатюрной реторте прокаленный, сгоревший табак превращался в душистые смолы, и их аромат приятно щекотал ноздри. Трубка была крошечным, заключенным в углубление его ладони брачным ложем земли и солнца.

Для Пятницы же, напротив, весь процесс курения сводился к пусканию колец дыма, и самый легкий ветерок или сквозняк немедленно разрушал все очарование этого занятия. Потому ему требовалась в высшей степени спокойная атмосфера, и ничто не подходило для его эолийских забав лучше стоячего воздуха пещеры.

Внутри нее, шагах в двадцати от входа, он соорудил себе нечто вроде шезлонга из пустых бочонков и джутовых мешков. И вот, удобно откинувшись назад, он глубоко затягивается дымом из трубки. Затем его горло выпускает струйку дыма, которая, разделившись надвое, полностью втягивается ноздрями. Таким образом, дым выполняет свою главную обязанность: наполнять и раздражать легкие, делая чувствительным и словно воспламеняя это скрытое в груди пространство — самое воздушное и одухотворенное в нем. Наконец он бережно выдувает из себя голубое облачко, поселившееся было в его легких. На свету, в ослепительно ярком проеме входа в пещеру, дымок сворачивается в изящную волюту с массой завитков и завихрений; она постепенно разбухает, воспаряет вверх, а затем медленно рассеивается, тает… Замечтавшись, Пятница долго сидит недвижно, потом готовится выпустить новый клуб дыма, как вдруг ему слышится отдаленное эхо криков и собачьего лая. Робинзон вернулся раньше обычного и зовет Пятницу голосом, не обещающим ничего хорошего.

Раздается звонкий щелчок, за ним визг Тэна. Плетка. Голос звучит все повелительнее, все ближе. В светлом проеме возникает черный силуэт Робинзона: руки в боки, расставленные ноги и хвост плетки. Пятница вскакивает. Куда девать трубку? Он изо всех сил зашвыривает ее подальше в пещеру. Потом храбро идет принимать наказание. Наверное, Робинзон обнаружил пропажу табака, ибо он буквально кипит от ярости. Взмахивает плеткой. И тут-то все сорок бочонков с порохом разом говорят свое веское слово. Огненный смерч вырывается из глубины пещеры. В последнем проблеске сознания Робинзон чувствует, как его поднимают и выносят из-под каменного хаоса, в который обратилась пещера, рухнувшая, как карточный домик.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Первое, что увидел Робинзон, открыв глаза, было склоненное над ним черное лицо. Левой рукой Пятница поддерживал ему голову, а из правой пытался напоить холодной водой. Но, поскольку зубы Робинзона конвульсивно сжались, вода пролилась на лицо, бороду и грудь. Увидев, что Робинзон шевелится, арауканец улыбнулся и привстал. Тотчас же его рубашка и левая штанина, изодранные в клочья и опаленные огнем, упали наземь. Пятница от души расхохотался и, энергично встряхнувшись, в два счета избавился от остатков полусожженной одежды. Подобрав среди обломков утвари осколок зеркала, он посмотрелся в него, строя рожи, а затем с новым взрывом смеха поднес Робинзону. Лицо этого последнего, хотя и черное от сажи, осталось цело, зато красивая рыжая борода вся обгорела и превратилась в спутанную массу блестящих спиралек, какими становятся опаленные волосы. Встав на ноги, Робинзон в свою очередь сорвал с тела обугленные лохмотья и сделал несколько шагов. Если не считать ушибов, тело его не пострадало, а только покрылось толстой коркой сажи, пыли и глины.