Пятно

— Конечно-конечно. Присаживайтесь, пожалуйста. Для вас сколько угодно. — сказала она умильно складывая руки у подбородка. — Кофе хотите? Арабика. Свежий.

— Нет-нет, Вера Михайловна, я на минутку, только уточнить… — сказал он, на всякий случай ища глазами таблетки. Они были здесь же на её столе, на своем месте. — Только вы не беспокойтесь. — Лоб у Веры Михайловны пошёл морщинами.

— Да-да, я вас слушаю. — С готовностью ответила она. — Спрашивайте.

— Помните, вы как-то сказали, что в институте были допросы. Неприятность какая-то была. Помните?

— Да-да, конечно, помню. А что, что-то случилось?

— Нет-нет, что вы, я просто уточнить хотел… в рамках… эээ… — и остановился, не стал произносить окончание фразы — «в рамках открывшегося уголовного дела». Веру Михайловну это могло окончательно напугать, а у неё сердце. — Я просто так, для себя хотел. Если не военная тайна, конечно. — Улыбка у Лёшечки стала ещё шире.

— Да нет, какая тайна, столько лет прошло… — Как от наваждения, рукой отмахнулась Вера Михайловна. — Но раньше, я помню, нам не разрешали, мы на подписке были. Если теперь только.

— Ага, теперь, теперь… Мне можно.

— Это произошло в тысяча девятьсот… — Вера Михайловна сняла очки, близоруко сощурилась, потёрла переносицу, — девяносто… пятом году. Да-да, девяносто пятом. Точно. У нас неожиданно пропала общая ведомость выдачи зарплаты. В бухгалтерии. Вы представляете? Трам-тарарам! Никогда такого не было. Первый отдел начал закрытую проверку. Всех допросили, и меня тоже, — нет ведомости. Возбудили уголовное. Мы же на подписке. Главбух… тогда работал, как сейчас помню, Платон Иванович Днепров, умнейший, честнейший человек, ничего не может сказать. Исчезла, и всё. Растворилась.

Порогов мягко перебил.

— Так можно копию, Вера Михайловна… В чём проблема?

— Что вы, Лёшечка, какая копия? Тогда же строго. Мы же ящик. Империалисты разные легко могли узнать списочный состав института, нам сказали. И всё остальное… А это преступление. Перед Государством преступление. Это серьёзно. В общем, следователи нервы нам помотали. Я вообще в больницу с сердцем попала… Потом только узнала, что нашего главбуха на пять лет тюрьмы осудили. А ведомость уборщица… случайно, конечно, со стола мусор сметала и… Открыться побоялась. Статья же.

— И всё? А главбух этот, Платон Иванович, вы сказали, он где, что с ним?

— Это меня и гложет, Лёшечка, я ведь так и не знаю где он и что с ним. К нам он не приходил. Прописку поменял… куда-то уехал, наверное. Словно и нет его. А может и погиб там, в тюрьме той. Ни жены, ни детей… Он же в возрасте. А человек хороший был. Очень хороший. Умный, вежливый. Мне он очень тогда… Но это теперь не важно. — Вера Михайловна прикрыла глаза рукой, невесело улыбнулась Лёшечке. — Мы потом следователям три раза писали, всем институтом писали, что это ошибка, что он не виноват. Но нас никто не послушал. На сердце вот только камень. — Вера Михайловна прижала руки к груди, потом вскинулась. — Лёшечка, а вы не можете по своим этим, кабинетам вашим, сыщицким, или как они у вас, узнать, а?

— Могу. Конечно, могу, Вера Михайловна, если надо.

— Надо, Лёшечка, надо. Камень же…

Дальше Лёшечка злоупотреблять временем и здоровьем профессора Веры Михайловны не стал, потому что нужно было бежать встречать Яночку. Яночка! Яночка! Эх, Яночка…

Всё это, кроме последнего — встречи с Яночкой, Порогов рассказал своим «сыщицким» товарищам.

Поздний вечер. В коридорах и кабинетах РОВД пусто. Люди только в одном кабинете, да на первом этаже, в дежурке, изредка звонят телефоны, глухо бубнит переговорное устройство. Ночная смена. Наряды ППС в разъездах. В обезьяннике ещё пусто. Скоро привезут дебоширов, пьянчуг, проституток. Станет крикливо, шумно…

— Значит, у нас в остатке что, мужики, — голяк! — сладко зевая, подвёл черту майор Цветков. Закинув руки за голову, он лежал на продавленном диване, в кабинете капитана Мухина. Мухин в свою очередь, сидя за столом, глядя в одну точку, портил лист бумаги, чертил замысловатые фигуры. Порогов, стоя возле входной двери, рассматривал своё лицо в висящем на стене зеркале, поправлял причёску.

— Зря старались. — Вздохнул Мухин.

— Не зря, Лёшка женится. Уже результат. — Меланхолично возразил Цветков.

— Да ладно вам, — отмахнулся Порогов, — женится, женится… Да, женюсь, и что… Работе это не мешает.

— Конечно, не мешает… — Так же меланхолически согласился Цветков. — Женишься — узнаешь.

— Ну, товарищ майор… — быстро поворачиваясь, обидчиво возмутился Порогов.

— А что я? Я ничего. Скорее бы только… — Потягиваясь, мечтательно протянул майор Цветков. — Ох, и нажруся…

Видя, как Порогов укоризненно на него уставился, майор уточнил смысл.

— В смысле наемся… А ты что подумал?

— Ничего я не подумал, — отвернулся Порогов.

— Жаль, главный козырь у нас забрали. — Всё также равнодушно глядя в одну точку, вздохнул капитан Мухин.

— Они могут. Они — старшие братья, Толя, ФСБ. Против них не моги. — Заметил майор Цветков.