– Ал, насколько я знаю, никто из шоферов Симона с тех пор не видел. Если он куда-то и отправился, то пешком.
Но эта часть дворца кишела швейцарскими гвардейцами. Если бы Симона куда-то отконвоировали, Лео бы знал.
– В толк не возьму, – пробормотал Джанни, словно размышляя вслух. – Зачем им его туда везти?
Я сказал, что не знаю. Хотя мог бы ответить иначе. Домашний арест – прекрасный предлог удержать Симона и не дать ему вернуться в музей, чтобы убрать обличающую католиков часть выставки Уго: тысяча двести четвертый год.
– Больше странных вызовов не было? – спросил я.
Джанни усмехнулся.
– Сколько у тебя времени? – спросил он, заговорив тише. – День, когда убили того человека… У меня такого еще не было! Пять часов утра, мне звонят домой. Хотят, чтобы я отработал еще одну смену, с полудня до восьми. Я говорю, к врачу иду в два часа. Да и вообще, я ж только пять часов назад предыдущую смену закончил. Они мне велят отменить врача. Приезжаю я – глядь, а мы тут все в сборе! Каждому до единого поступил один и тот же телефонный звонок.
– Зачем?
– Диспетчер сказал – кому-то во дворце понадобилось, чтобы машины курсировали непрерывно. По расписанию мы должны были катиться к месту какого-то мероприятия в Садах. И тут вдруг меняется маршрут. Теперь два молодых парня остаются на обычных вызовах, а остальные мотаются до Кастель-Гандольфо и обратно, и без всякого оформления.
– То есть?
– Время не отмечаем. Путевок не заполняем. Они хотели, чтобы на бумаге все выглядело как обычный день.
Небо стало тяжелым и таким высоким, что закружилась голова. То же самое говорил и капрал Эггер о журнале на блокпосту – машины въезжали и выезжали, не оставляя пометок в документах. Количество неизвестных в уравнении росло.
– Дальше – больше, – продолжил Джанни. – Нам говорят, что из машины мы можем выходить только для того, чтобы открыть пассажиру дверь. По имени никого не называть. Везти надо их сорок пять минут в один конец, при этом не произнося ни слова.
– Почему?
– Потому что эти ребята вроде как не говорят по-итальянски, не знают Рима и не любят пустой болтовни.
– И кто они?
Он глубокомысленно пощипал воображаемую бородку, потом указал на меня:
– Священники! Как ты.
У меня чаще забился пульс. Православные священники, которых Симон пригласил на выставку!
– Сколько их было?
– Не знаю. Человек двадцать-тридцать.
От удивления я мог лишь молча таращиться на него. Отец пригласил в Турин на объявление результатов радиоуглеродного анализа девятерых православных священников. Приехали четверо.
– Можешь точно описать, как они были одеты? На них были кресты?
Эти подробности подскажут, откуда гости родом. Родовое древо православия расщеплено на две ветви, греческую и славянскую. Славянские священники носят на шее крест, а грекам подобное не разрешается.
– На моих кресты точно были, – сказал Джанни.
Видимо, священники славянской традиции, из Сербии или из Румынии.
– На шапке, – прибавил Джанни.
– Ты уверен? – растерялся я.
– Маленький такой. – Джанни сжал пальцы в щепотку. – С ноготь.
Знак высокопоставленного славянского епископа. Или даже митрополита – второго по значимости из всех восточно-христианских рангов. Это православная «высшая знать», над которой стоят только былые собратья папы римского, патриархи.
– У кого-нибудь из них висела цепь на шее? – спросил я. – С изображением?
– Как амулет с Мадонной? Конечно, у одного моего такой был, – кивнул Джанни.
Значит, он прав насчет маленьких крестиков. Медальоны – еще один знак православного епископа. Я постарался не показывать своего любопытства. Если епископ принял приглашение Симона – это огромная удача! Я не мог поверить, что мой брат смог все это устроить.
Однако чем успешнее была его дипломатия, тем опаснее становилось открытие Уго о тысяча двести четвертом годе. Я с тревогой представил себе грядущий судебный процесс.
– Давай вернемся назад, – сказал я. – Ты говорил, они перенесли встречу в Кастель-Гандольфо. Где она изначально планировалась?
– В Садах.
– А где именно в Садах?
Если я прав, то все складывалось воедино.
– В Казине.
Все так. Письмо Уго сообщало о встрече в Казине. Наверняка это она и есть: встречу в Кастель-Гандольфо и обсуждали Уго и Симон несколько недель назад, и на ней Уго значился в списке докладчиков с выступлением о своем открытии. Место могли изменить в последнюю минуту, но собрание планировалось очень задолго.
– Пассажиры, которые ехали в Кастель-Гандольфо, – они все были священники? – спросил я.
Джанни кивнул.
Значит, не врал календарь, который нашел Диего: встреча не имела отношения к заседанию Понтификальной академии наук. Ученые академии – люди светские. А на этом собрании главная роль отводилась православным.
И тем не менее это не объясняло смену места проведения встречи.
– Разве в Казине не поместятся двадцать-тридцать человек? – спросил я.
– Вполне поместятся.