Пятое Евангелие

У Ногары мало чем можно было поживиться. Он носил дешевые наручные часы. Содержимое его бумажника с трудом покрыло бы расходы на обратный билет до Рима.

– Не знаю, – ответил Симон.

Единственный раз я видел Уго с пачкой наличности, когда он обменял деньги в аэропорту, прилетев из командировки.

– Вы возвращались одним и тем же самолетом? – спросил я.

Оба работали в Турции.

– Нет, – рассеянно ответил Симон. – Он прилетел два дня назад.

– Что он здесь делал?

Брат бросил на меня взгляд, словно пытаясь выцедить смысл из моей болтовни.

– Выставку готовил, – ответил он.

– Зачем ему понадобилось идти в Сады?

– Не знаю.

Среди этих холмов, на итальянской территории, окружающей папские владения, расположено несколько музеев и археологических достопримечательностей. Возможно, Уго проводил там исследования или встречался с другим куратором. Но с приближением грозы все достопримечательности на открытом воздухе должны были закрыться, а Уго попросили бы найти себе убежище.

– Может, шел к вилле? – предположил я.

Симон кивнул. Голос по радио говорил: «И, сплетши венец из терна, возложили Ему на голову и дали Ему в правую руку трость; и, становясь пред Ним на колени, насмехались над Ним, говоря: радуйся, Царь Иудейский!» Начинался новый круг молитв, и Симон следовал за ними, оставляя на бусинах, проходящих под его большим пальцем, крупинки грязи. Педантичностью он никогда не отличался, но чист и опрятен был всегда. Грязь у него на коже понемногу высыхала, и он рассеянно глядел, как на ней образуется паутина трещинок и четки уносят прочь кусочки пыли.

Как-то раз, вскоре после рождения Петроса, мы с Симоном так же сидели в машине – в тот вечер я вез его в аэропорт, он улетал к месту своего первого зарубежного назначения. Мы слушали радио, смотрели, как над головой, словно ангелы, проплывают самолеты, оставляя за собой следы. Брат был убежден, что дипломатия – богоугодное дело, что за столом переговоров умирает религиозная вражда. Когда он согласился на пост в незавидной Болгарии, где католиков меньше одного на сотню человек, дядя Лучо заламывал руки и твердил, что Симон с тем же успехом мог бы работать на лобби производителей свинины в Израиле. Но три из четырех болгар – православные хрис тиане, а со дня поездки в Афины целью брата стала работа по воссоединению двух крупнейших мировых церквей. Идеализм – один из главных недостатков Симона. В Государственном сек ретариате чиновники получали повышение по расписанию: через десять лет – до епископа, через двадцать – до архиепископа. И понятно, почему в числе ста пятидесяти кардиналов так много сотрудников секретариата. Не удается пробиться в основном тем, кому мешают благие намерения. Как предупреждал Симона дядя Лучо, махараджа должен выбирать: управлять ли ему своим народом или убирать за своим слоном. В этой метафоре под «слоном» подразумевались Мона, Петрос и я. Симону необходимо было освободиться от нас, пока чувство долга не помешало карьере.

Но затем его направили в Турцию, и Бог подбросил ему нового персонажа для духовного окормления: Уго Ногару. Заблудшую овцу. Ранимую душу, бьющуюся над главным трудом своей жизни. Одним словом, я мог себе представить, что чувствовал сейчас мой брат. Муку, сравнимую с той, которую почувствовал бы я, случись что с Петросом.

– Уго сейчас в лучшем мире, – напомнил я ему.

Это убеждение в свое время помогло двум мальчишкам пережить смерть родителей. За гранью смерти – жизнь, за гранью страдания – покой. Но Симон был еще слишком потрясен, чтобы осознать смерть Уго. Вместо того чтобы перебирать четки, он крепко стиснул их в руке.

– Что у тебя спрашивал жандарм?

Под глазами у Симона залегли складки. То ли он прищуривался, вглядываясь в даль, то ли несколько лет работы в секретариате так сказываются на человеке, которому всего тридцать с небольшим.

– Про мой телефон, – ответил Симон.

– Зачем?

– Хотел посмотреть, в какое время мне звонил Уго.

– Что еще?

Симон невидяще смотрел на трубку у себя в руке.

– Видел ли я в садах еще кого-нибудь.

– А ты видел?

Симон снова блуждал где-то во тьме.

– Нет, – только и сказал он.

У меня в голове путались бессвязные мысли. Осенью в Кастель-Гандольфо становится тихо. Папа возвращается из летней резиденции в Ватикан, поэтому жандармы и швейцарские гвардейцы убирают с территории свои подразделения. Туристические места к вечеру пустеют, поскольку последний дневной поезд на Рим уходит часов в пять, и здешние карманники, пронырливые, как и римские, становятся агрессивнее, лишенные легкой добычи. На мгновение передо мной возникла картина: Уго под дождем, на пустынной городской площади, пойманный каким-то злодеем.

– Прямо через дорогу – участок карабинеров, – сказал я. – Почему Уго не вызвал их?

– Не знаю.

Может, и вызвал, да те отказались переходить ватиканскую границу. А если Уго и набрал номер ватиканской экстренной службы, 112… сомневаюсь, что оттуда он смог дозвониться.

– Что он сказал тебе по телефону? – спросил я.

– Алекс, прошу тебя! – протестующе поднял руку Симон. – Мне нужно помолчать.