Пятое измерение. На границе времени и пространства (сборник)

Он, кстати, замечательно прозой писал, в «Двенадцати» совершив этот переход через Перекоп, там и погибнув. О Тайне Поэзии знают хотя бы, что она есть. О Тайне Прозы не хочется думать.

Переход прозаика из прозы в поэзию – вид слабоумия.

Переход поэта из поэзии в прозу – вид безумия.

За одним исключением: когда они знают разницу. Разницу изведали в Золотой век Пушкин с Лермонтовым. Вот кто не путал Музу с Музой!

Написали «Пиковую даму» и «Тамань»; устав от напряжения начатого стихотворения, дописывали его прозой. Пора, мой друг, пора!

Мандельштам жужжал, когда писал стихи, пропуская свои царственные эпитеты, чтобы на досуге подыскать их поточнее. Не знаю, как он писал прозу… думаю, что посмеиваясь. Он ведал разницу и наслаждался ею.

Запечатлеть переход из стихии в стихию… возможно, именно здесь – непревзойденность «Медного всадника», жертва «Двенадцати» и некоторая пропущенность исследователями «1 января 1924 года».

Однако именно это стихотворение осталось в грамзаписи, запомнило его жужжание.

«Двенадцать» – это «Медный всадник» Блока, «1 января 1924 года» – это «Двенадцать» Мандельштама.

Это – дерзость. Это не прощается. Это приговор.

11

Переход из поэзии в прозу – вид безумия. Не знаешь, как тут быть. Как поступить. Слияние слова с поступком. Поведение.

Поведение поэту свойственно: личность выдавливается режимом поэзии на поверхность кожи. Дано мне тело – что мне делать с ним, таким единым и таким моим?

Поэтическое я сменяется поведенческим я, прозаически панибратствующим со стихотворным.

Смотрите, как на мне топорщится пиджак… Довольно кукситься! Бумаги в стол засунем!.. Прыжок – и я в уме…

И столько мучительной злости
Таит в себе каждый намек,
Как будто вколачивал гвозди
Некрасова здесь молоток, —

напишет бывший автор «Tristia», провожая прощальным взглядом свою поэтику.

12

У Мандельштама граница поэзии и прозы не наблюдается, как у русалки переход в хвост, как у кентавра переход в лошадь, как и у прочих монстров культуры… Говорили, что в обличье У поэта нечто птичье И египетское есть… Гнутым словом забавлялся, Птичьим клювом улыбался…

Однако «1 января 1924 года» ведет в прозу так же, как «Четвертая проза» – в «Воронежские тетради».

Я должен жить, дыша и большевея…

Подсознание вводит в строку вошь.

Цитируя современность: хотел как лучше, а получилось как всегда.

Не получится.

Поиски общей жизни не равны общему делу.

Искренность усилий не равна энергии заблуждения.

Современники – сокамерники. Гений помещен в одиночку.

13

На границе прозы и поэзии расположено поведение. Если человек не в силах ничего создать, он может подать пример. В лучшие времена – стрелялись на дуэли, в худшие – сами стрелялись и вешались.

«На безмолвие стен человек отвечает безмолвием».

Смелость человека – на месте поэтической смелости.

Рвать расстрельные списки у Блюмкина, бить Алексея Толстого палкой по голове. После этого можно и по начальству побегать.

14

Никогда я по начальству не бегал. Николая Ивановича у меня не было.

А тут побежал. Даже с азартом.

Владивосток отстоит от Москвы не только на много тысяч километров и часов разницы, но и в истории. Тут советская власть на пять лет позже и на столько же лет прочнее: где у нас уже разрушилась – там еще разрушается, где у нас уже с транспарантами не ходят – здесь еще собираются: одни за мэра, другие против губернатора.

Меня не за того приняли: то ли за ревизора, то ли за Хлестакова. То есть приняли – и тот и другой.

Один подарил мне свою фотографию, другой почему-то – мою.

Главное, что оба согласились, что памятник надо установить в будущем году в связи с шестидесятилетием гибели поэта.

15

Год, однако, шли переговоры, и будто я все это время продолжал сидеть в приемной у губернатора в очереди из врачей и казаков. Они были передо мной. Наконец секретарша (совершенная белочка, маленький грызунок – попробуй скажи лучше!) ввела меня под портрет Муравьева-Амурского, пред очи Самого, вручившего мне мой собственный портрет в рамочке.

– А кто такой Мандельштам?

– Величайший русский поэт нашего века.

– Русский?

– Поэты нерусскими не бывают.

– С сегодняшнего дня читаю только его.

Это документально. Через год мы со съемочной группой[32] приехали ставить памятник, застав обстановку еще более революционной: юбилей советской власти на Дальнем Востоке, выборы мэра, отмена выборов, перевыборы… не до Мандельштама.

Ангелы! Именно поэтому памятник был установлен и открыт, шестидесятилетие гибели было отмечено. Берусь утверждать, что это первый подлинный памятник зэку на территории нашего ГУЛАГа.

16

Как не хотел Ненаживин расставаться с памятником: «Ему же здесь хорошо!»