Пятое путешествие Лемюэля Гулливера

Дело в том, что император, представлявший в своем лице живую душу высшей из человеческих рас, не мог ошибаться: это было бы отрицанием правильности всей системы. А император ошибался не чаще, но и не реже других, ибо человеческой породе ошибки свойственны. В результате все королевские указы и распоряжения считались действующими, хотя бы они и противоречили друг другу. Вообразите, какой кавардак воцарился бы в стране, если бы не периодическое уничтожение этих указов. Мера эта, проведенная в Англии с ее многообразными обычаями, прецедентами, указами, распоряжениями и решениями королевского суда, навеки избавила бы нас от сословия адвокатов, делающих правосудие недоступной роскошью для бедняка.

Для большего эффекта церемонии указы эти переплетались в деревянные переплеты из смолистых пород, а костер обливался нефтью. Пожарные в медных касках стояли у костра со шлангами, готовые предупредить пожар, если огонь перебросится на деревянные строения, окружающие площадь.

Церемония сопровождалась парадом воинских частей, шествием подданных ко дворцу и поднесением подарков императору, который, сидя на троне перед дворцом, любовался зрелищем. Затем народ и войска выстраивались на площади, первый министр говорил речь о вредоносности книг и под пение гимна подносил факел к костру.

К сожалению, мне не удалось увидеть экзамена на ученую степень. Правда, на торжество явился один доктор медицины, претендовавший на звание академика, и заявил о своем желании экзаменоваться. Доктор этот известен был изобретением средства, позволяющего заразным болезням вроде оспы и гнилой горячки в кратчайший срок выполнять свою роль в борьбе за чистоту и здоровье нации: средство гарантировало смерть по крайней мере половины заболевших.

Несмотря на то, что император и двор очень ценили доктора и изобретенное им средство, но освободить его от экзамена не могли. Увидев размеры костра, доктор предпочел отговориться недостаточной подготовкой и отложил экзамен до будущего года, обещая за это время повысить эффект своего лекарства до семидесяти процентов.

Врач этот отнюдь не являлся исключением: в противоположность ложной европейской гуманности, к больным и слабым физически в Юбераллии Относятся с презрением и если помогают им, то только с тем расчетом, чтобы вследствие этой помощи больной поскорее отправился в лучший мир.

Иначе вся страна наша обратилась бы в лазарет, говорили мне.

Больных и слабых не принимали даже в сословие преступников, так как они не могли работать; пока у них были коекакие силы, они бродили по улицам и рынкам, занимаясь мелкими кражами, а потом умирали где нибудь в лесу или на улице.

Сообразно этим взглядам тот врач считался наиболее искусным, который быстрее и вернее отправлял своих пациентов к праотцам. Мне пришлось на себе испытать искусство местных врачей.

Изредка страдаю я приступами лихорадки, подхваченной мною в тропиках во время одного из моих путешествий. Почувствовав приступ болезни, я по привычке попросил позвать врача.

Врач явился, глубокомысленно осмотрел меня, пощупал пульс, измерил температуру и, предварительно получив гонорар, приказал служителям раздеть меня догола и положить на землю в том самом дворике, который я видел из своего окна. Не пролежав и пяти минут, я взмолился вернуть меня в мою комнату, заявив врачу, что его средство сразу поставило меня на ноги. Врач не поверил мне и в подтверждение заставил меня протанцевать несколько самых сложных па, и когда мне это с большим трудом удалось, с самодовольной улыбкой заявил, что я не первый получаю исцеление с такой быстротой.

Мое средство излечивает любую болезнь в полчаса.

Но тут же пожаловался, что он очень часто становится жертвой обмана: больные встают раньше времени и за это очень часто платятся жизнью. Он мог бы спасти и этих больных, но, к сожалению, только их смерть позволяет ему узнать об обмане.

Предупредив меня таким образом, врач ушел. Когда же дня через два он увидел меня здоровым, то очень удивился.

Я был уверен, сказал он, что вы не прошли полного курса лечения. Вам следовало бы по крайней мере часа четыре пролежать на земле.

Меня заинтересовало, все ли лечатся по этой системе. Но кого я ни спрашивал, все отвечали, что предпочитают совсем не лечиться.

Больные считают сами себя виновными в болезни, и кого постигает такое несчастье, тот отказывается от пищи и просит родственников не звать врача, чтобы не входить в излишние расходы.

Последнее было более чем благоразумно. Я тоже впоследствии следовал этому примеру и до сих пор наслаждаюсь полным здоровьем.

Прежде чем я освоился с жизнью в лучшей из стран и привык не нарушать принятых там обычаев, мне пришлось преодолеть целый ряд трудностей. И вряд ли бы я так скоро осилил их, если бы не догадка: я принял за правило во всех случаях жизни вести себя так, словно я имею дело не с людьми и вещами, а с их отражением в волшебном зеркале. Поступая так, я никогда не ошибался.