Ну и что же? спросил судья, которому не меньше чем начальнику полиции была несносна всякая философия.
А вот что, с язвительностью в голосе отпарировал первый министр. Если возможно невозможное, то император может ошибаться. А если невозможно возможное, то невозможно, чтобы император управлял. А раз оба постулата правильны порознь, то, как говорит последователь Гелляция Ханрониус, они правильны и вместе. Тогда мы получим: император ошибся, невозможно, чтобы он управлял.
Такого решения вы хотите, озирая с высоты своей эрудиции своих малограмотных коллег, заявил первый министр.
Выходило, что, осуждая Гулливера, они совершают преступление, граничащее с бунтом против короля и его власти.
Но ведь этот проклятый Гулливер всетаки сказал.
Нет, хоть и сказал, а не говорил.
Наконец выступил министр финансов, которому тоже захотелось похвастать своей эрудицией.
Сказал, но не говорил, глубокомысленно начал он, приставив палец ко лбу, и, с трудом следя за развитием собственной мысли, продолжал: "Если невозможно действие, невозможна и его причина, невозможен и действователь", так говорит Гелляций. А не менее мудрый Берданий к этому добавляет: "Мы можем признать возможность невозможного действия лишь в том случае, когда действователь невозможен". Значит, обрадовался министр финансов, Гулливер, совершивший невозможное, невозможен и сам. А раз он невозможен его и не существует.
Как не существует? всполошился начальник полиции. А кому же я отпускал каждый день по три биттля картошки?
Пустое, возразил министр финансов, я больше не отпускаю на это средств,
Я спокойно сидел и наигрывал на своих кандалах печальные мелодии и не знал, что меня решено признать несуществующим и обсуждают, могу ли я, не существуя, сидеть в тюрьме, возможна ли тюрьма, если она может вместить в себя невозможное, и тому подобные тончайшие вопросы метафизики.
А тем временем решался последний и наиболее важный из этих вопросов.
Ведь король приказал казнить этого несуществующего Гулливера. Может ли несуществующий субъект, согласно обычаю, прийти к ступеням трона и просить о наказании? Может ли несуществующий субъект выслушать милостивые слова императора? Не значит ли это показать императору призрак и заставить его верить в существование этого призрака? А потом как его казнить? Ведь казнить значит уничтожить, а можно ли уничтожить несуществующее?
Ни Гелляций, ни Ханрониус, ни Берданий не касались в своих сочинениях такого важного вопроса, как вопрос об уничтожении несуществующего. Но здравый смысл говорил, что, раз вещь не существует, ее нельзя и уничтожить.
Следовательно, опять выходит, что нельзя казнить этого проклятого Гулливера.
Да и не надо, сказал министр финансов, зачем его казнить, раз его нет на свете.
А более практичный начальник полиции добавил:
Кормить не будем, и сам сдохнет. Зря мы только время потратили.
На этом же заседании был выработан проект указа, который и поднесен был на подпись его величества. Император нашел указ очень остроумным и приказал обнародовать его во всеобщее сведение.
Указ этот гласил буквально следующее: