Пятое путешествие Лемюэля Гулливера

Должен поделиться еще одним наблюдением. Я заметил, что здешние придворные и вообще высшие чины государства дома оказались значительно умнее, чем они были во дворце. Дома они шугали, рассказывали анекдоты, даже изредка посмеивались над принятой в стране ложью, но стоило им прийти на торжественный прием или на заседание, как они сразу же становились надутыми дураками. Я отмечаю этот факт потому, что вижу здесь существенную разницу с нравами Великой Британии. У нас наоборот умнейший оратор парламента дома оказывается игрушкой глупой жены, а серьезнейший и справедливейший судья, сняв парик, становится весьма ограниченным человеком. Но это доказывает только, что если люди и одинаково скроены, то шитье их поручено разным портным: что один считает лицом, другой изнанкой.

В моем положении человеканевидимки была одна, но очень существенная отрицательная сторона: никто не охранял меня и никто не отвечал за мою безопасность. Что стоило кому нибудь прикончить меня в глухом переулке, ведь труп мой никто не потрудился бы даже убрать с улицы, и, конечно, никакой речи не могло быть об ответственности за убийство.

Только моя осторожность, то обстоятельство, что я не пользовался два раза гостеприимством одного и того же человека, что я не злоупотреблял своими возможностями, приобретая лишь самое необходимое, чтобы только не умереть с голоду, а также и то, что я не нажил серьезных врагов во дворце, охраняло меня.

Но еще большую роль сыграла приобретенная мною за это время популярность.

Не преувеличивая скажу, что после императора я был самым известным лицом в стране. Там, где появлялся я, както нечаянно скапливалось большое количество публики: ей нравилась ловкость, с которой я обрабатывал свою жертву. Чтобы не оставаться в долгу, я старался разнообразить приемы, и полагаю, что после того как я исчез, многие пожалели об отсутствии тех развлечений, которые я доставлял жителям столицы.

В самом деле, разве можно было не смеяться над этим странным невидимым феноменом, который, однако, все превосходно видели. Не один анекдот рассказывали обо мне, конечно, не называя меня по имени. Я сделался как бы живой насмешкой над чудовищными нелепостями уродливого быта страны, лживостью и лицемерием ее правителей.

Мы еще недостаточно ценим смех и его страшную силу. Смех сильнее патетических речей, сильнее самых доказательных убеждений, сильнее приговоров самого строгого суда. Он вернее уничтожает, чем пули и картечь, виселицы и эшафоты. Нет лучшего средства к победе, чем сделать противника смешным. Под действием смеха не растает ли он, как тает снег, выброшенный из глубокого погреба на летнее солнце.

Самим существованием своим как человеканевидимки я окончательно подрывал систему лицемерия и лжи, демонстрируя всю нелепость этой системы. Я даже заметил, что люди осмелели за это время, чаще удавалось услышать искреннюю фразу или протестующий голос. Установленные императором Юбераллии порядки готовы были затрещать под напором народного недовольства, но я боялся, что еще раньше затрещат позвонки моей шеи, и все время обдумывал план бегства из страны.

Первый министр, по своему обыкновению ни к кому не обращаясь, както сказал в моем присутствии:

Скоро вернется король. Он, наверное, пересмотрит некоторые указы.

Эти слова звучали, с одной стороны, предупреждением, а с другой до возвращения императора они гарантировали мне безопасность. И вот я дошел до последней наглости.

Я не только явился во дворец и обедал за королевским столом, оттеснив для этой цели соперника своего первого тенора королевства, но даже вошел в спальню королевы и расположился на ее кровати.

Королева пришла в сопровождении уже знакомой читателю горничной. В хорошем отношении обеих женщин у меня не было оснований сомневаться, и, высунув нос изпод одеяла, я ждал, что они будут делать.

Горничная, заметив меня, громко захохотала. Королева прикрикнула на нее, и обе остановились в дверях. Королева, первая преодолев смущение, сделала шаг вперед и, как бы не замечая ничего, стала раздеваться при помощи горничной. Потом, выслав горничную вон из комнаты, она несколько минут в нерешительности стояла перед кроватью, а потом легла рядом со мной.

Уверяю вас, дорогие мои читатели, что с моей стороны это была всегонавсего остроумная шутка. Прошу вас не делать никаких намеков и тем более не высказывать никаких предположений, порочащих честь этой прекрасной и добродетельной женщины.

Как бы то ни было, я провел во дворце всю ночь.

Берегись, Гулливер, сказала мне утром королева, ты становишься слишком дерзок. Скоро приедет король не думай, что твои похождения останутся для него тайной.

Это был единственный человек во дворце, не побоявшийся разговаривать со мной после императорского указа. Я поблагодарил ее за совет и ушел, уверив, что она видит меня в последний раз.

И действительно, случай представился очень скоро.