Пятое сердце

Джеймс вновь повернулся к Рузвельту и чуть улыбнулся, слушая, что шепчет ему на ухо Джон Хэй. Затем Джеймс ответил, негромко, но так, что Холмс по другую сторону стола его услышал, а следовательно, должен был услышать и Рузвельт:

– …просто ждал чего-то большего, чем громогласное воплощение чудовищного скудоумия.

Четыре дамы стремительно выпорхнули из комнаты. Восемь мужчин более неспешным шагом направились в библиотеку. Из всех двенадцати улыбался лишь Шерлок Холмс.

5 Кваннон, мир, безмолвие или скорбь

Утро понедельника, 3 апреля, сулило почти идеальный весенний день. Воздух был прохладен и свеж после ночного дождя, солнце сияло, обещая тепло, но не жару. Деревья оделись молодой листвой, вишни стояли в цвету, клумбы распускались богатством красок.

Адамс подкатил к дому миссис Стивенс в старой, очень красивой открытой коляске, запряженной двумя высокими холеными лошадьми. Лакей соскочил с козел и распахнул низкие дверцы. Адамс сидел, положив обе руки на трость; Холмс и Джеймс устроились напротив него.

– Я очень рад, что вы оба нашли время поехать со мной, – с улыбкой произнес Адамс и велел кучеру: – Назад в объезд Лафайет-сквер, пожалуйста, Саймон.

Пассажиры переглянулись. От Лафайет-сквер их отделяло всего несколько кварталов. Собирается ли Адамс зачем-то отвезти их к себе домой – или к Хэю?

Нет. Кучер не остановился на Лафайет-сквер. Мерный цокот лошадиных подков эхом отдавался от домов по периметру засаженного деревьями квадрата. Трава сегодня казалась особенно зеленой. Холмс глянул на конную статую Эндрю Джексона посреди сквера.

Адамс проследил его взгляд и сказал:

– Моя жена, Кловер, называла эту статую «Джексон на лошади-качалке». Она не сильно грешила против истины. Это первая бронзовая статуя в Америке и первая конная, на которой лошадь вздыблена. Увы, скульптор, некий Кларк Миллс, в жизни не видел конной статуи, и, боюсь, по результату это заметно.

Холмс улыбнулся, однако успел поймать быстрый взгляд Генри Джеймса. Все знали, что Генри Адамс никогда – ни при каких обстоятельствах – не упоминает покойную жену. И все же ее имя только что прозвучало из его уст.

– Я попросил Саймона провезти нас к Рок-Крик-парку и кладбищу этой дорогой, поскольку не знаю, рассказал ли вам Хэй историю домов на площади, мистер Холмс, – продолжал Адамс. – Связанные с ними события могут быть интересны для человека вашей профессии.

– Не рассказывал, – ответил Холмс. – Мне вообще говорили лишь про дом мистера Хэя и ваш.

– Вот это узкое здание… – Адамс указывал тростью, впрочем не поднимая ее выше низкой дверцы. – Во время Войны Севера и Юга его снимал генерал Джордж Макклеллан. У Джона Хэя есть про него примечательный анекдот. Как-то вечером президент Линкольн в сопровождении двадцатитрехлетнего Хэя зашел к генералу, которого называл «маленьким Бонапартом», чтобы обсудить с ним какой-то вопрос, однако Макклеллана не было дома. Линкольн с Хэем сели в гостиной ждать. Через час мелкий генерал – мелкий исключительно ростом, ибо, уверяю вас, Макклеллан прочил себя на роль диктатора и называл Линкольна «натуральной гориллой», – вошел, увидел ждущего президента и поднялся по лестнице. Еще через полчаса Линкольн спросил слугу, скоро ли спустится хозяин. «О, сэр, генерал уже лег спать», – был ответ слуги.

– Невероятно, – заметил Генри Джеймс.

Адамс улыбнулся:

– Именно это Хэй сказал Линкольну, когда они в темноте под дождем шли к Белому дому. Он выразил мнение, что Линкольн – да и вообще любой президент США – не должен спускать подобную наглость, на что Линкольн ответил: «Если он выиграет для нас войну, я стерплю от него все».

– Поразительно, – проговорил Холмс, – хоть я и не совсем уверен, что это связано с моей профессией.

– Да. Зато вот… – Адамс указал тростью на дом чуть дальше. – Здесь жил полковник Генри Рэтбоун, которого Джон Уилкс Бут ударил кинжалом в тот же вечер, когда застрелил президента. – Он сделал паузу и глянул на Холмса. – Я подумал, вам это будет любопытно, поскольку вас особенно интересуют убийства.

– Выжил ли полковник? – спросил Холмс.

– Да-да… да, выжил. Полковник Рэтбоун попытался схватить Бута после того, как тот выстрелил президенту в затылок, но у Бута, помимо пистолета, был при себе кинжал. Он успел полоснуть Рэтбоуна по руке и по лицу, прежде чем спрыгнуть на сцену и выкрикнуть свое мелодраматическое «Sic semper tyrannis!».[24]

– Кажется, Рэтбоун корил себя, что не остановил Бута? – спросил Генри Джеймс. – Я где-то об этом читал.

– Да, именно так, – сказал Адамс. – Телесные раны зажили, но мысль, что он не сумел предотвратить убийство, тяжким грузом лежала на его душе. Десять лет назад, будучи американским консулом в Германии, Рэтбоун убил свою жену Клару – выстрелил в нее из пистолета и нанес ей несколько ударов кинжалом. Он пытался убить и своих троих детей, но его скрутили. Полиции он объявил, что невиновен и что настоящие убийцы прятались за картинами на стене.

– Где он сейчас? – спросил Холмс.