Пятое сердце

– Вы помните ее кузена, некоего Клифтона Ричардса?

– Конечно. Он работал в фотографическом отделе Госдепартамента. – Адамс умолк, и его глаза вновь заволокло дымкой. – Это он принес Кловер новый раствор для проявки, содержащий цианистый калий.

– Его настоящее имя Лукан, – сказал Холмс. – Возможно, Лукан Адлер. Возможно, он сын Ирэн Адлер.

Адамс вновь замотал головой.

– Вы видели Лукана – ее кузена Клифтона – в тот день, когда встретили Ребекку Лорн выходящей из вашего дома? В день смерти Кловер.

– Нет.

– Значит, он мог быть в доме и спуститься по лестнице для слуг, пока вы бежали вверх по парадной, а затем выскользнуть через черный ход, – заметил Холмс.

– Странное и возмутительное предположение, – сказал Генри Адамс. – У нас нет никаких свидетельств, что ее кузен Клифтон в тот ужасный день был у меня дома.

– Свидетельств нет, – согласился Холмс, – но нам доподлинно известно, что «Клифтон Ричардс» – убийца по фамилии Адлер. И, не допросив Ирэн Адлер – вашу так называемую Ребекку Лорн, – невозможно узнать, что на самом деле произошло в тот день. А в марте восемьдесят шестого лондонская «Таймс» опубликовала ее некролог.

Адамс вновь затряс головой, но на сей раз сопроводил движение отрицательным жестом, словно отталкивая слова Холмса или то, что они подразумевали:

– Нет, нет… эта Ирэн Адлер не может быть женщиной, которую я так близко узнал в год перед смертью Кловер. Все эти годы я писал мисс Лорн – впоследствии миссис Бакстер – в Бостон, и она всегда отвечала.

– И в недавнее время тоже? – спросил Холмс, навостряя уши, как гончая.

– Последнее письмо пришло от нее прошлой осенью, – сказал Адамс. – Так что, как видите, ваша покойная актриса не может быть миссис Ребеккой Лорн Бакстер из Бостона.

– Ее почерк оставался прежним? – спросил Холмс.

– Да, конечно, – ответил Адамс. – Миссис Бакстер никогда не присылала мне машинописных посланий вроде тех карточек, историю которых вы так неудачно и назойливо расследуете.

– Когда мисс Лорн вышла замуж?

– Примерно через два года после смерти моей жены, – сказал Адамс. – Она переехала в Бостон в январе восемьдесят шестого, всего через месяц после… после. О своей свадьбе написала мне в августе восемьдесят восьмого. Я знаю только, что муж старше ее и разбогател на морской торговле с Индией.

– Можно посмотреть эти письма? Ее к вам, я хочу сказать, не ваши к ней.

Холмс ждал возражений или даже резких слов, но Адамс, вероятно, предвидел эту просьбу. Он вытащил из центрального ящика стола стопку конвертов, перевязанных розовой ленточкой.

– Прочтите их, мистер Холмс. Можете взять их с единственным условием – вернуть обратно. Вы не найдете ничего в письмах Ребекки Лорн Бакстер ко мне – как и в моих к ней, если она разрешит вам их прочесть, – кроме обычного разговора между стареющим вдовцом и подругой его жены – подругой, которая, как и вдовец, по прошествии семи лет по-прежнему глубоко скорбит. – Адамс говорил бесстрастно, почти по-деловому.

Холмс молча взял связку писем.

– И еще одно… еще одна загадка, если хотите, мистер Холмс, – сказал Адамс.

Холмс ждал, держа стопку писем на коленях.

– Каждый год шестого декабря, – продолжал Адамс, – в годовщину смерти Кловер, я – или, пока я путешествовал по Южным морям, Хэй, или кто-нибудь еще из наших друзей – находил на могиле моей жены букет белых фиалок, ее любимых цветов. Я убежден, что их приносит в этот день Ребекка Лорн.

– Откуда вы знаете? – спросил Холмс. – Она сама вам призналась?

– Нет, в нашей редкой переписке я ни разу не упомянул про цветы, – сказал Адамс. – Я просто знаю. Я еще не поблагодарил ее в письме, но когда-нибудь обязательно это сделаю.

– Однако вы сказали, что мисс Лорн… миссис Бакстер… последние семь лет проживает в Бостоне.

– Да.

– Мистер Адамс… вы и впрямь считаете, что Ребекка Лорн Бакстер каждое шестое декабря совершает долгую поездку в Вашингтон только для того, чтобы оставить букетик белых фиалок на могиле вашей жены?

– Да, мистер Холмс. Она никогда не упоминала этого в письмах, но я убежден, что цветы на могиле оставляет именно она. Такой жест доброты полностью отвечает характеру женщины, которую я знал в восемьдесят пятом году. Ребекка Лорн всегда была добрейшей душой и близкой подругой моей жены. Допустить мысль, будто она хоть отчасти замешана или, боже сохрани, виновна в смерти моей жены – в смерти Кловер от меланхолии, как я обычно говорю про себя, – значит совершить тяжелую ошибку против здравого смысла, мистер Холмс. Это профессиональная недобросовестность, а также грубая клевета.

– Спасибо, что уделили мне время, мистер Адамс, – сказал Холмс, вставая и беря со стула цилиндр, перчатки и трость.

Адамс остался сидеть.

– Скоро ли вы покинете Вашингтон? – спросил историк.

– Я должен буду совершить поездку в связи с этим расследованием и… с другим… но со мной можно будет в любое время связаться через табачную лавку вот по этому адресу, – ответил Холмс.