Пятое сердце

– Больше, чем вы можете себе представить, Джеймс. Больше, чем вы можете себе представить.

Сыщик отошел к ближайшей стойке купить в дорогу журналов и газет, так что они с Джеймсом не успели еще сесть в поезд, как мальчишка вернулся. Он протянул Джеймсу его саквояж, Холмсу – портфель, футляр и стопку новых багажных квитанций. Затем снова глянул на писателя – не то чтобы совсем нагло, но определенно без должной почтительности.

– Рад обратно вас видеть, мистер Джемс, – сказал мальчишка.

По его выговору Джеймс почти мог бы перечислить чипсайдские улицы, на которых этот юный кокни провел свое голодное детство.

Писатель мысленно перебрал посыльных, с которыми имел дело в нынешнем путешествии, но ни один не походил на этого неожиданно хорошо одетого паренька. И Джеймс точно не видел его до приезда в Америку. Поэтому он сказал холодно:

– Не припомню, чтобы мы встречались, молодой человек.

И вновь мальчишка улыбнулся во весь свой щербатый рот:

– А все ж таки вы на меня смотрели, а я видел, как вы смотрите, сэр.

Джеймс улыбнулся, однако помотал головой:

– Ты ошибаешься.

Пассажиры первого класса уже вошли в свои купе, так что перрон был совершенно пуст. Мальчишка, которого отделяло от Джеймса футов десять-двенадцать, быстро пошел вперед – так быстро и так уверенно, что это выглядело угрожающе, и писатель обеими руками сжал трость. Однако мальчишка вскинул обе руки, словно чему-то радуясь, и сделал стремительный двойной курбет: приземлился на ладони, вскочил и, не замедлившись и на миг, совершил полный кувырок в воздухе. В следующее мгновение показалось, что он плашмя рухнет на бетон, но Холмс поймал его за ноги и усадил себе на пояс, так что теперь мальчишка висел горизонтально, удерживаемый лишь сильными пальцами сыщика.

Тут Холмс издал цирковой возглас, мальчишка соединил ладони, словно под ним не бетонный перрон и рельсы, а вода, в которую он собрался нырнуть. С силой, которую Джеймс не мог даже вообразить, Холмс поднял его выше своих плеч, с новым возгласом (Джеймс сообразил, что таким образом акробаты согласуют свои действия) толкнул вперед и поймал за щиколотки, так что мальчишка повис вертикально, почти касаясь ладонями платформы.

Холмс опустился на одно колено. Мальчишка, толкнувшись от другого его колена, как от трамплина, кувыркнулся в воздухе и приземлился точно перед Джеймсом, по-прежнему держа руки над головой.

Череда трюков разбудила память Джеймса.

– Господи… вы двое… трубочисты на крыше Камеронов… – выговорил он.

Холмс улыбнулся своей кривой полуулыбкой.

– У вас был оранжевый ирокезский гребень на голове. – Джеймс обличающе указал пальцем на Холмса. – А у тебя – зеленые лохмы торчком, – сказал он мальчику.

– Спасиб, что заметили, хозяин, – ухмыльнулся тот.

Джеймс по-прежнему моргал, как ящерица на солнце. Он вновь повернулся к Холмсу:

– Почему «Летающие Вернетти»?

– Моя бабка по материнской линии носила фамилию Верне, – ответил Холмс. – Верне были художниками. Мне подумалось, что «Летающие Вернетти» вполне годится для акробатов.

– Но зачем, ради всего святого?! – воскликнул Джеймс. – Я слышал от Хэя и от остальных, что всю неделю два трубочиста-акробата чистили трубы в доме Кэбота Лоджа, Дона Камерона, где я их видел, и даже у самого Хэя, где мы останавливались раньше…

– Мне нужны были некие документы, – спокойно ответил Холмс. – Старые письма, если говорить совсем точно, хотя пригодился и по меньшей мере один дамский дневник. Так мило и удобно: трубочисты закрывают все в хозяйкином будуаре газетами, чтобы уберечь от сажи, потом запирают комнату и велят слугам держаться подальше.

– Камины в спальнях такие маленькие… – начал Джеймс.

– Мистер Генри Джеймс, – сказал Холмс, делая шаг вперед. – Имею удовольствие представить вам Уиггинза-второго.

Джеймс вспомнил телеграмму от Майкрофта Холмса, в которую подглядел украдкой: «Уиггинз-второй сегодня благополучно прибыл в Нью-Йорк».

– Что случилось с Уиггинзом-первым? – услышал он собственный вопрос.

– Вырос и сделался для меня бесполезен, – ответил Холмс.

– А к тому же братец мой в каталажке, – рассмеялся Уиггинз-второй.

– За что? – спросил Джеймс.

– Святая Троица, сэр. Взлом, кража, сопротивление при аресте, – ответил Уиггинз-второй. – Годков пять посидит, сэр.

– Уиггинз-второй также отзывается на имя Мотылек, – добавил Холмс.

– Потому что я хоть и маленькая козявка, да удаленькая, мистер Джемс! – объявил мальчишка.

Кондуктор крикнул сквозь облако пара:

– Пора садиться, господа!

* * *

Уиггинзу-второму, он же Мотылек, было отведено отдельное спальное купе рядом с Холмсом и Джеймсом, однако тот продолжал сидеть с ними и после того, как поезд оставил позади пригороды Бостона. За окном мелькали белые деревенские домики, каменные стены и зеленые пастбища.

– Схожу-ка я в вагон-ресторан, промыслю себе пинту, – сказал Уиггинз-второй, открывая дверь купе.

– Мальчику спиртное не продадут, – предупредил Джеймс.

– Ага, сэр, – ответил Мотылек, побрякивая монетами в кармане. – Я объясню, что покупаю пиво двум моим добрым опекунам.

Как только они остались одни, Холмс подался вперед: