Пятое сердце

– «…До последнего бьюсь я с тобой; из самой глубины преисподней наношу тебе удар; во имя ненависти изрыгаю я на тебя мое последнее дыхание»,[16] – наизусть продекламировал Кинг, смягчая ярость слов мальчишескою улыбкой.

Клара Хэй, которая несколько минут назад выскользнула из гостиной, теперь вернулась, сияя улыбкой и прижимая сцепленные руки к груди:

– Посланник Хельмер Хальворсен Воллебек с женою и дочерью прибыли. Здесь немножко тесно и жарко, так что предлагаю всем перейти в оранжерею. Повар заверил меня, что обед будет готов меньше чем через час.

Глава 17

У Генри Джеймса была знакомая старая герцогиня – быть может, самая злобная особа из всех, кого ему довелось встречать. В начале каждого лондонского сезона, возвращаясь после лета в Венеции, она устраивала у себя в особняке прием, какой могли бы измыслить Борджиа. Джеймса как-то пригласили на ее аутодафе, чтобы довести число холостяков до требуемого количества, а возможно, и в качестве стороннего наблюдателя на предстоящий кровавый ритуал, и он, хотя давно знал о гнусном характере старухи, согласился из чистого любопытства. Палаческая жестокость обеда, на котором присутствовал Джеймс, заключалась в том, что герцогиня позвала пять супружеских пар, занимающих в свете куда более низкую ступень, чем она сама, причем четыре женщины из пяти были замешаны в адюльтере по меньшей мере с пятью мужчинами за столом. Помимо холостяков (среди которых Джеймс выделялся и возрастом, и общественным положением), присутствовали пять незамужних дам, у каждой из которых сейчас или в прошлом был скандальный роман с кем-нибудь из присутствующих джентльменов.

Во всех случаях супруг или супруга не ведали об измене другой половины.

За тем обедом все были наэлектризованы ожиданиями и страхом, но Генри Джеймс был еще больше наэлектризован сейчас, за уютным обедом в воскресенье, 26 мая 1893 года, когда Хэи – быть может, добрейшие люди из всех, кого ему довелось встречать, – радушно потчевали своего старинного друга Гарри, мистера Сигерсона, Кларенса Кинга и норвежского посланника с женою и дочерью.

Господин Хельмер Хальворсен Воллебек не был послом Скандинавии в Соединенных Штатах лишь потому, что скандинавский король Оскар II постоянно держал в Вашингтоне двух дипломатических представителей – от Швеции и от Норвегии. Две страны, объединенные под его короной, по-прежнему гордились своей особостью. Сейчас официальным послом Скандинавии был шведский посланник. Через два года на этот пост предстояло заступить господину Воллебеку.

Ему было на вид лет шестьдесят, а вот его жене, Линнее (если Джеймс правильно расслышал имя во время церемонии представления), никак не больше сорока. Их дочь, юная Ода, только-только начала выезжать в свет и считалась самой очаровательной дебютанткой в Эмбасси-роу. Все трое говорили на английском практически безупречно.

Джеймс ощутил разочарование – а может быть, облегчение (он сам не мог разобраться в своих чувствах), – когда «Сигерсона» представили господину Воллебеку и оба, одновременно щелкнув каблуками и поклонившись, приветствовали друг друга по-английски.

Начало обеда прошло за непринужденными разговорами. Джон и Клара Хэй мастерски вовлекали в беседу всех присутствующих. Единственным упоминанием о политике стали восторги Воллебеков по поводу недавних иннаугурационных торжеств. Кроме того, все трое предвкушали поездку на Колумбову выставку – Всемирную выставку в Чикаго – в мае, перед тем как поехать на лето в Норвегию. Для мисс Воллебек главным событием были иннаугурационные балы четвертого марта и следующих дней.

– Ода в том возрасте, когда каждый бал – возможность встретить будущего избранника, – проговорила госпожа Линнея Воллебек со своим мягким скандинавским акцентом.

– Мама! – воскликнула Ода, заливаясь краской.

– Но ведь это правда! – рассмеялся ее отец и промокнул губы салфеткой. – Моей девочке скоро предстоит искать себе мужа.

Ода покраснела еще гуще. Клара Хэй сказала с улыбкой:

– У нас за столом присутствуют два самых завидных жениха Америки, ваше превосходительство.

Господин Воллебек вопросительно поднял бровь, и Клара продолжала:

– Юные дамы до сих пор тщетно состязаются в попытках заарканить мистера Джеймса и мистера Кинга.

– Неужели это правда, мистер Джеймс? Мистер Кинг? – спросил Воллебек тоном живой заинтересованности. – Вы оба по-прежнему холостяки?

Генри Джеймс ненавидел такие разговоры, ненавидел, когда в гостях над ним принимались подтрунивать на эту тему. Одни и те же шутки звучали десятилетиями, но, по крайней мере, он уже наизусть знал ответ.

Мягко улыбаясь и чуть наклонив голову, будто королева посвящает его в рыцари, Джеймс сказал:

– Увы! Я приближаюсь к пятидесятилетию – возрасту, когда слова «закоренелый холостяк» уместнее, чем «завидный жених». По всему выходит, что единственным браком в моей жизни будет брак с моим искусством. – Заметив недоумение в прелестных глазах госпожи Воллебек, он поспешил объяснить: – То есть с моим литературным творчеством, ибо я всего лишь бедный писатель, а в настоящее время – драматург.