Пятое царство

аптекарь, Большому Брату сообщает следующее:

Вот сведения о лице, которое вас интересует.

Его дед Джузеппе Дзонарини принадлежал к общине антитринитариев и в молодости был вынужден покинуть Лигурию, спасаясь от инквизиции. Не найдя покоя ни в Швейцарии, ни в Богемии, где власти светские и церковные жестоко преследовали инакомыслящих, Джузеппе в конце концов обосновался в Москве и примкнул к корпорации врачей-иностранцев, пользовавших членов царской семьи. При Иване Грозном Джузеппе Дзонарини, которого русские называли Иосифом Звонаревым, вместе с голландцами и англичанами участвовал в создании первой русской аптеки, находившейся тогда в Кремле, напротив Чудовского монастыря.

Старший сын Джузеппе – Пьетро Дзонарини – был крещен в православие и стал называться Петром Звонаревым.

Он пользовался доверием Ивана Грозного, который разрешал доктору Звонареву не только расспрашивать, но и осматривать своих жен и наложниц, хотя созерцание обнаженного женского тела считается у русских преступлением поистине библейского масштаба.

Отвечая на доверие государя, Петр сначала стал участником его жестоких забав, а затем и любимым палачом царя. Его называли Добрым Человеком: Звонарев лишал людей жизни быстро и безболезненно.

В последние годы жизни Ивана Грозного, когда разум и безумие с переменным успехом боролись за душу царя, Петр Звонарев составлял для него ежедневные гороскопы и надзирал за множеством чародеев и ясновидящих, которые были свезены со всего света в Кремль, чтобы читать государевы страхи и надежды.

Только после смерти грозного царя он оставил темное ремесло и перебрался с семьей в Галич Мерьский, в поместье на речке Монзе. Здесь он и провел остаток жизни, занимаясь воспитанием дочерей от первого брака с Барбарой Финч, уроженкой Йоркшира, которая умерла в Москве от сглаза, и детей от второго брака с Анастасией Турицыной, приходившейся двоюродной сестрой Варваре Отрепьевой, жене Богдана и матери Юшки – будущего императора Дмитрия I, Самозванца.

Матвей Звонарев (Маттео Дзонарини) – младший сын Петра и Анастасии. Он родился под знаком Меркурия, бога переменчивого, хитрого и лживого. Был послан отцом в Болонью, в университет, но в Италии учился недолго, сменив ее на Сорбонну, которую тоже вскоре покинул.

Службу в Посольском приказе начинал еще при Василии Щелкалове, был переводчиком, курьером, тайным агентом, занимался закупками висмута для типографий и выкупом русских пленных, вербовал по всей Европе врачей, рудознатцев, архитекторов, артиллеристов, литейщиков, офицеров, алхимиков, палачей и ювелиров, сидел в русских, богемских и польских тюрьмах.

Человек ловкий и обходительный, он никогда не забывает друзей и покровителей, которым привозит из Европы подарки – сургуч, коралловые пуговицы, гладкий шведский жемчуг, очки в серебряной оправе, книги, сладкий миндаль, несладкое вино, небольшие часы с будильником и часовым боем, кельнские золотые галуны, душистое мыло, хрустальные зеркала…

Несколько лет назад ему удалось угодить подарком самому государю Михаилу Федоровичу, боявшемуся за здоровье своей царственной матери – великой инокини Марфы (в миру Ксении Шестовой), очень чуткой к московским морозам.

Речь идет о коротких штанах, застегивающихся под коленом, которые во Франции называются culotte, а после того как королева Екатерина Медичи приспособила эти штаны в качестве нижнего белья для женщин, стали называться calzoni.

В благодарность за этот подарок государь оказал великую честь, приказав писать Звонарева с «вичем» – Матвеем Петровичем, а не Матвеем Петровым, как прежде, – а также освободил от дополнительных налогов, любого же его обидчика велел наказывать вдвое строже, чем установлено законом для всех прочих.

Недавно Звонарев подвергся нападению ночных разбойников возле своего дома в Толмачах и, по моим сведениям, умер или находится при смерти.

* * *

Матвей Звонарев,

тайный агент, записал в своих Commentarii ultima hominis:

Возницы на Замоскворецком мосту – меховые шапки, зипуны, полосатые халаты, войлочные шляпы, бритые затылки и рыжие бороды – орали друг на друга и хлестали лошадей, повозки сталкивались и скрипели, верблюды трубили, псы лаяли, пешеходы едва успевали уворачиваться от кнутов и падавших с телег бочек, немецкие пехотинцы пытались прорваться через толпу, лупя в огромные барабаны и хрипло матерясь по-русски, над куполами соборов, над толпой у торговых рядов, кипевшей на Красной площади, поднимались густые дымы, мужчины мочились на кремлевскую стену, окутанные едким желтым паром, в воздухе кружили хлопья сажи и редкие снежинки…

Чуть отодвинув кожаную занавеску, я глубоко вдыхал запахи березового дегтя, яблок и конского навоза, переводя взгляд с кремлевских башен на тлеющие в глубине Зарядья кресты Ивановского монастыря.