Пятое царство

У стола, выдвинутого на середину комнаты, стояли три кресла – этот факт я не мог не отметить, потому что в царском дворце кресла предназначались только для государя и его супруги, остальные сидели на скамьях, крытых сукном. А на столе красовались серебряные тарелки, хотя обычно даже царская семья ела с оловянных. Изысканным кушаньем считался кусок вареной говядины, обернутый золотой бумагой, и белый хлеб, приготовленный на меду и посыпанный золотой пудрой.

В этом смысле сын мало чем отличался от отца – патриарха Филарета, который обедал хлебом с клюквой и отдавал в починку старые сапоги.

Не успел я осмотреться, как в кабинет вошли царь Михаил и патриарх Филарет.

Я попытался опуститься на колени, как предписано этикетом, но Михаил остановил меня.

– Как бы потом не пришлось докторов к тебе вызывать, – с усмешкой сказал он, жестом приглашая садиться.

Но в кресло я опустился, разумеется, только после них.

Боярин Шереметев разлил по стаканам вино и вышел.

– Твое здоровье, думный дворянин Матвей Петрович, – сказал патриарх, поднимая стакан. – Ты сделал то, чего люди не вправе были от тебя ожидать, только Бог.

Царь Михаил кивнул.

Мы пригубили вино – это было доброе испанское, а не заурядное венгерское, которое подавалось даже к царскому столу.

– А теперь, – сказал Филарет, – расскажи, о чем мы не знали.

– Мы не знали только о Юте Бистром… об Иулиании Бистром… мы искали сына Самозванца и Ксении Годуновой, не подозревая о том, что у них могла родиться дочь. Невинное существо, порождающее смерть и разрушения, всему начало и всему конец…

– Невинное? – Михаил Федорович покачал головой. – Самозванец несколько лет был учеником ее отца, они встречались…

– Тогда она была ребенком, – возразил я. – Да и сегодня наука не знает многих тайн крови. Она помогала отцу в его опытах и даже была готова пожертвовать собой ради науки, но, безусловно, не догадывалась, что ее кровь может быть использована таким образом. Самозванец оказался хорошим учеником Бистрома. Даже слишком хорошим, судя по его лаборатории в поместье Отрепьевых и по результатам. Остальное – зов крови… хотя, по правде говоря, не знаю, что это такое…

– Потому ты и не донес на брата? – спросил царь. – Я имею в виду твоего брата Андрея Звонарева, Ангела…

– Он был орудием в руках дьявола, – сказал я, опустив голову, – но если бы не он, я не выбрался бы из Галича… а брат – он и без того достаточно наказан, государь…

Я уже знал, что князь Жуть-Шутовский сжег имение Ангела, хотя и пощадил его и Анимулу Бландулу.

– Что было между вами? – спросил патриарх. – Между тобой и Иулианией Бистром?

– Я любил ее, государь… и люблю…

Отец и сын переглянулись, но промолчали.

– Итак, – сказал патриарх, – все началось в доме Конрада Бистрома, великого ученого и великого слепца…

– Алчного и беспринципного, – добавил Михаил Федорович.

– Он не разглядел в Самозванце врага, – продолжал патриарх, – но это простительный грех. Непростительна торговля гомункулами и участие, вольное или невольное, в делах торговцев кровью. Их целью были деньги – они были нужны Самозванцу для опытов, а также для закупок оружия…

– И дурацких колпаков, – вставил я.

– Враги трона и веры, – продолжал патриарх, сделав вид, что не слышал моей реплики, – втянули в свои дела княгиню Патрикееву-Булгакову, шевалье Армана де ла Тура, аптекаря Атанасиуса Перната, наконец, самого Конрада Бистрома и его дочь. Стоило французу или княгине попытаться помешать их делам, как их тотчас убили. Убивали, чтобы посеять страх. Украли Утвержденную грамоту и подкинули князю Пожарскому и старому дураку Куракину, чтобы рассорить самые уважаемые семейства и поссорить их с нами…

– И мы ведь долгое время, – тихо проговорил его сын, – не могли поверить, что эта шутовская затея обернется мятежом… потому и медлили, что боялись показаться смешными… разве это не смешно – поднимать войска против шутов и призраков?

– На это они и рассчитывали, – заметил я.

– А еще они рассчитывали на колеблющихся, – сказал патриарх, – на тех, кто при первом же успехе мятежников предал бы нас… и таких все еще немало у трона…

Михаил Федорович промолчал.

Кир Филарет тяжело вздохнул.

– Что ж, Матвей, – сказал он, – теперь проси.

– Кир Филарет, – растерянно проговорил я, – о чем я могу просить, если вы осыпали меня столькими милостями…

– Проси, Матвей, – с улыбкой сказал Михаил. – Другого случая не будет.

Я перевел взгляд с царя на патриарха, допил вино и сказал:

– Ваши величества, отдайте мне каменный истукан, обнаруженный дворянином Истоминым-Дитя на его землях под Дмитровом. Я знаю, что Венера арестована и хранится в подвалах Пушечного двора…

– Так и знал, что он что-нибудь этакое да придумает, – проворчал патриарх.

– Отдайте ее мне, – сказал я. – В моем доме почти никто не бывает, слуги у меня проверенные…

– Засчитаем за две просьбы, – сказал царь. – А третья?

– Третья… – Я повернулся к патриарху. – Кир Филарет, простите меня за великую дерзость, но не могли бы вы рассказать, что видели, что чувствовали, когда поднялись в небо на воздушном шаре?

Царь с тихим смехом откинулся на спинку кресла.