Пятьсот дней на Фрайкопе

– Рин. Идеальный выбор. Нет паники.

– Я самый глупый выбор, Джироламо! Я ничего не умею! Я впервые вижу источник! – Рин старалась считать, но все время выпадала из спасительной арифметики.

– Мне надо. Построить мост к источнику.

– Построй, пожалуйста, построй!

– Я. Выжжен. Но другой человек пустить меня. По своему мосту.

– Отлично! Я все поняла! Мы найдем этого человека.

– Я нашел. Ты.

Приличные люди не сквернословят. И Рин сделала это про себя, но взглянула на сгусток так, чтобы он все понял!

–Твоя дверь. Экватор. Я научить тебя.

– Это… возможно?

– Да. Все. Ухожу.

– Джироламо… Подожди…

– Завтра. Здесь же.

– Да, я буду. Один вопрос. Раньше… Сколько шагов тебе требовалось сделать до источника?

Рин просто хотелось понять, каким был Джироламо. Разве можно теперь, после увиденного, доверять чистокровному магу? Может, он хочет коснуться источника в своих корыстных целях? Мама учила доверять людям, но у Рин в крови текло недоверие. Наверное, из-за папы.

– Один шаг.

Дверь Джироламо погасла.

Мама говорила, что неосторожными вопросами можно ранить человека, что лучше не лезть в душу тому, кто сам ее не открыл. А Рин своим вопросом, конечно, сделала Джироламо очень больно, заставив его вспомнить о былом величии.

И хоть она страшно себя за это винила, одно теперь знала точно: если его от источника отделял один только шаг, а он при этом имел чистую кровь, значит, он любил свое дело и был трудолюбив. А влюбленные в дело гораздо реже оказываются подлецами.

Рин вот любила считать.

Глава 8. Предсказания, границы и разбитый нос.

Постучать в комнату Джироламо два раза вместо привычных четырех от нетерпения. Войти. Закрыть дверь, открыть и снова закрыть.

Первое – проверить, не собирается ли он… Рин остановилась. Привычная цепочка действий устарела, ведь ей отныне не требовалось проверять, собирается ли он напасть.

– Доброе утро… Завтрак готов, – она еле сдержала улыбку. – Кофе?

Больной уже сидел в коляске с фонариком в руках. Он посмотрел ей в правое плечо, фонарик дернулся снизу вверх.

– Можно тебя расчесать?

«Нет».

– Можно тебя расчесать?

«Нет».

– Можно тебя расчесать? Прости! Это само… Просто все резко изменилось… А любые изменения даются мне трудно. Даже такие хорошие. Ты понимаешь?

«Да».

Жаль, Оллибол нельзя рассказать обо всем, что случилось, о том, что Джироламо отныне самый прекрасный пациент, что с ним можно разговаривать с помощью фонарика… Она бы так обрадовалась.

Вчера подруга вернулась без обещанной бутылки вина, что к лучшему, потому что Рин была занята Джироламо, а Оллибол сильно устала и пораньше легла спать. Она еще не успела рассказать Рин, зачем ее вызывали в департамент. Непременно расскажет сегодня.

Лестницы в доме милости были двух видов. Одна – узкая со ступенями – предназначалась для передвижения персонала. Другая – пандус – для транспортировки больных. Рин всегда сама спускала и поднимала Джироламо, но сегодня что-то поменялось, он нетерпеливо щелкнул пальцами, привлекая внимание к себе.

– Что такое? Забыл что-то в комнате?

Джироламо указал Рин на лестницу со ступенями.

– Мы не можем спуститься по ней. Твоя коляска даже не поместится.

Но пациент снова указал ей на лестницу со ступенями.

– Хочешь, чтобы я спустилась по ней?

Джироламо постучал пальцами себе по лбу. Теперь Рин знала, это значит: «Рин. Хороший. Мозг».

И Джироламо покрутил колеса каталки сам.

Если бы Рин была врачом, она бы обязательно отметила этот факт как положительный. Ведь у выжженных магов не так часто появляются желания, а здесь была четкая инициатива что-то сделать самому, даже такую мелочь, как спуститься по лестнице. Но ведь все начинается с мелочей. И уж если Джироламо может теперь сам передвигаться между этажами, то и Рин сможет построить хотя бы сантиметр моста к источнику.

Завтрак прошел превосходно, за исключением чрезмерно угрюмого настроения Оллибол, и это не давало Рин покоя. Что же такого сказали ей в департаменте? Она обязательно спросит у нее, когда они останутся наедине… А пока Рин всячески пыталась встретиться взглядом с подругой, чтобы, обнаружив в ее глазах привычный озорной блеск, перестать нервничать так сильно.

– Тебе вкусно, Оллибол?

– Да, спасибо.

И еще через пару минут.

– Еще кофе?

– Нет, спасибо.

И еще чуть погодя.

– Может, еще кофе?

Но Оллибол старалась не смотреть на Рин.

– Я вчера пропустила мамин звонок. Были проблемы за ужином… Мне нужно сходить на станцию связи. Хочу позвонить домой.

– Сходи, Рин. Я побуду со всеми.

– Оллибол, все в порядке?

Рин пришлось повторить вопрос, потому что Оллибол слишком погрузилась в неведомые мрачные мысли.

– Если все хорошо, я схожу на станцию после прогулки…

– Нет, иди прямо сейчас. После обеда обещали повышенную туманность.

Рассказать маме по телефону обо всем, что случилось, Рин не могла, но несколько раз, делая очень многозначительные паузы, повторила: «Мамочка, я напишу тебе письмо. Отправлю завтра же».

«Все будет хорошо, Рин! И голос у тебя очень радостный… Я буду ждать письма».