Пятый ангел вострубил

Так до сих пор я и не поняла, что же в конечном итоге помогло мне-то ли письмо от старицы пюхтицкой, привезенное Ангелиной, в котором выражалась уверенность в моей победе над этим бесом, то ли пластыри антиникотиновые, которые дал наш психотерапевт… Письмо от старицы пришло давно, задолго до начала моей «битвы с бесом». А инструкция к пластырям требовала немедленного отказа от курения, целого ряда каких-то дополнительных лекарств и процедур – словом, я этой инструкции не выполняла. Бросала я как-то очень медленно, постепенно, на протяжении всего Великого Поста, даже дольше. И вообще, я как будто бы совсем никаких усилий и не прикладывала… Само оно как-то… «бросилось»… Просто выкуривалось в день все меньше, меньше и меньше… А со своего дня рождения, т.е. с 19 мая, я просто совсем уже ни одной сигареты не выкурила… Ни одной! Может быть, маленькое, но чудо.

+ + +

…В день свв. Кирилла и Мефодия крестился Володя. Тот самый Володя, который в ритуальном облачении «рыцаря кадоша» в одном из сюжетов «Русского Дома» говорил о масонстве.

Нас с Володей связывали очень давние и очень дружеские отношения – с ним и его женой. И в ложу, естественно, его мы с тобой заманили. Володя постоянно позванивал мне. И я постоянно уговаривала его креститься. Он отшучивался, но думал, видимо. В конечном итоге Господь управил: однажды Володя позвонил и сказал, что готов.

В Казанском Соборе есть для крещения особый придел и купель для взрослых. Ярко пылали под лучами солнца золоченые нимбы на росписях стен. Отец Игорь улыбался, глядя на слегка растерянное, какое-то младенчески трогательное под мокрыми кудельками лицо Володи. Еще подумалось: диавол, отгоняемый, по чину крещения, дуновением священника, отлетел куда-то далеко. И мы, крестные, плюнули в его, западную сторону.

Я громко и старательно читала «Символ Веры», и мой голос звучал красиво и торжественно под высокими сводами… Святой мученик Гермоген с Казанской иконой в руках смотрел на меня сверху и как бы из вечности с пониманием и грустью. Душа моя переполнена была какой-то звенящей радостью и улетала вместе с голосом.

День был удивительно ясный, теплый, летний. Не хотелось спускаться в метро. Мы долго сидели с Володей на лавочке в сквере под памятником святым Славянским Просветителям, потягивали из банок холодный острый сидр и разговаривали.

Володя – филолог, писатель, фундаментально и широко образованный человек, имевший на масонство свой, какой-то очень академический взгляд. В свое время он и был у тебя как бы главным теоретиком. Статьи, даже целые книги промасонские писал. И тогда вот, по твоей просьбе, от лица всей «организации», на телеэкране засветился.

Теперь Володя беседовал со мной совершенно по-другому. Тогда, мол, по глупости, перед объективом видеокамеры наговорил какую-то чушь и остался теперь навсегда где-то в телеархивах непоправимым идиотом, жидо-масоном.

Какую же невидимую работу произвел в душе его Господь?! Сейчас, только что омытый от грехов, чистенький и просветленный, он совсем другими словами заговорил о российской истории, культуре. О роли масонства. Было, было о чем поговорить нам с Володей… И еще одно. Я впервые вдруг почувствовала, что крестник – на самом деле родственник! Какая-то совершенно особая связующая ниточка протянулась между нами…

Все лето ты говорил о том, что поживешь на даче. И вот наконец-то в августе нашлась у тебя для этого неделька. Но именно в день нашего выезда ты позвонил и сказал: «Разбился на машине Витя…»

Во время поездки в Питер нервы мои сдали. Каждые полгода я регулярно хороню кого-то из самых близких мне людей и должна была бы уже, кажется, привыкнуть. Не получается! Опять полезла к тебе с обличениями и упреками. Нарвалась, разумеется. Что-то очень серьезное происходит с твоей психикой.

Помнишь, наш знакомый психиатр говорил о тебе, как о психастеническом типе. И дал еще статью знаменитого П.Б. Ганнушкина: «Психастеник очень боязлив и робок, он боится всего, он отступает не только перед действительной опасностью, но и существующей только в его воображении; он боится не только того, чего следует опасаться, нет, он боится даже и того, чего он просто не знает. (Вот и сейчас: ты боишься не правды этой книги, нет; ты до смерти боишься своего окружения, его реакции на книгу… А Бога не боишься!) Всякое новое незнакомое дело, всякая инициатива являются для него источником мучений. (Мог ли ты без моего нажима ступить на неизведанный путь масонства?!)… Даже решившись на что-нибудь, начавши уже действовать, психастеник все время сомневается, правильно ли он поступает, то ли он сделал, что хотел, и эти вечные сомнения, этот всегдашний контроль самого себя делают эту работу и медленной, и мучительной. (Как не вспомнить твою диссертацию!)…