Пятый ангел вострубил

Сейчас они приобретают скорее теософский уклон. Все чаще упоминается Рудольф Штайнер…» [65]

Что ж, путь от «египетского» масона Штайнера к Мемфис Мицраим – прямой. А что касается иронии… Шутки шутками, но церемонию, в которой он участвовал в Минске, знаменитый режиссер впоследствии использовал при посвящении кинематографистов в «рыцари искусства».

А розенкрейцеры просуществовали в Москве до 30-х годов. Входил в эту ложу и Михаил Булгаков. Нет, недаром описал он похождения бесов в столице «победившего материализма». Знал, о чем пишет. Какой только дьявольщины тогда не было в Москве! [66]

Что же касается Эйзенштейна, то, как верный гегельянец, он пытался превратить киноэкран в новый супер-язык, в супер-кино, в супер-знание, в супер-философию. Планировал экранизировать «Капитал» Маркса и верил в возможность кино преодолеть различие между наукой и искусством. Он верил во многое, этот гений, а в Бога – нет.

«Волшебная сила искусства…» Откуда она? От кого? Сначала был дешевейший и пошлейший балаган – игра света и тени. Но вот эти тени обрели потрясающую реальность! «Из всех искусств для нас важнейшим является кино» – сказал кадавр-Ленин и оказался прав. Несколько десятилетий подряд мир ходил в кинотеатры как на сеанс магии, как на камлание и кодировку. Теперь уже и ходить не надо. Кино доставлено на дом и едва ли не прямо в душу – через компьютеры, СД-диски и интернет…

С воцерковлением я чувствую теперь, что жила раньше в каком-то одномерном пространстве. Плоском, как экран. Теперь все вокруг становится глубже, многомернее, значительней… Мне жаль тебя, по-прежнему распластанного и размазанного по каким-то шаблонам «демократических ценностей» и «политических ориентиров».

КАК ВЫВОДЯТ САРАНЧУ

Часы на пражской ратуше все идут назад. Мир снова требует хлеба и зрелищ. В шоу превращаются даже секретные ритуалы. В прежнем своем значении для homo western чаще всего они не нужны. Стали излишними. Наслоения потомственных грехов уже при рождении дают искомое дьяволом существо. Человека, которого прежде долго-долго выдалбливали из «природного камня». Это раньше, стуча молотками, от него откалывали шероховатости: остатки сострадания, семейственности, благоговения перед святыней… Преувеличение, скажете вы? Да нет, вот и теоретик рыночной экономики Фридрих фон Хайек заявляет: для существования либерального общества необходимо, чтобы люди освободились от некоторых природных инстинктов. Например, от солидарности и сострадания… На это опустошение и натаскивают русского коллективиста телепередачи типа «Слабого звена». Речь все о том же, о создании «нового человека». Или – не совсем уже человека.

«Некам, Адонаи, некам!»

…Современник декабрьских событий 1825 года барон Штейнгель вспоминал: «Сперанский, смотревший на это (бунт на Сенатской площади) из дворца, сказал с ним стоявшему обер-прокурору Краснокутскому: «И эта штука не удалась»! Краснокутский сам был членом тайного общества и после умер в изгнании» [70].

Визжала картечь и лилась кровь. Только что едва не уничтожили всю царскую семью. Россия была на грани спланированных Пестелем чудовищных катаклизмов… А два «любящих человечество» высокопоставленных масона обменивались впечатлениями. Как в театральной ложе. Масштаб сцены не важен – столичная площадь, Россия или целый мир. Они словно спутали реальность жизни с инсценировками масонских ритуалов. И, кажется, последние вызывали у них даже большее разгорячение крови.

Колонны Яхин и Боаз.

А сами декабристы? Не воспринимали ли и они все происходящее за гранью реальности? Столица империи превращалась в декорацию, гвардейские полки – в массовку, пушки – в бутафорию…

«Шотландская ложа горела красными тканями, посредине зала возвышалась черная виселица, а Шотландскому мастеру вручался кинжал. В степени «кадош» (евр. «святой») в ритуалы входило убийство короля, для чего выставлялся муляж, который протыкали кинжалами». [51].

Как все ладно было на репетициях в ложах! Подсветка Шохины делала их лица такими мужественными… И рука уже так привыкла к цареубийственному кинжалу. Они думали, все будет, как во Франции. Ведь сами французские масоны писали, что «…не было ни одного такого выдающегося дня революции, который не был бы уже ранее обдуман и отрепетирован в ложах, как репетируются театральные пьесы»; чтобы понять, как случилось, что «среди огромной военной силы, в городе с 80 тысячами постоянных жителей, из коих не было и двух тысяч желавших смерти короля, королю все-таки отрубили голову, как уже более тридцати лет проделывали это в ложах над куклой Филиппа Красивого». [70]. «Некам, Адонаи, некам!» (отмщение, Господи, отмщение!) – это по театральному эффектное восклицание последнего магистра тамплиеров из пламени костра повторяли в ложах сотни, тысячи раз. Во Франции за казнь Жака де Моле отомстили и королю, и латинской церкви. Господь попустил – и уничтожено было огромное количество мощей католических святых.