Пятый персонаж. Мантикора. Мир чудес

«Пожалуй, лучше бы ему было дать другое имя, – сказал Макгрегор. – Фетч – это что-то мистическое, а мне не нужно ничего такого в театре, где я не последняя спица в колеснице».

Я никогда еще не видел Холройда таким веселым.

«В задницу твое мистическое, – бросил он. – Ты что – не понимаешь? Это же просто высший класс! Даже близкие друзья Хозяина облапошились. Это называется С. up de théâtre[42]. Что по-французски означает „чертовски ловкая проделка“».

«Вот уж точно, что по-французски, – отозвался Макгрегор. – Мне не нужны эти скороспелые озарения и трюки с потолка. Любительщина – вот что это такое».

Я не мог молчать.

«Мистер Макгрегор, я не хотел, – выпалил я. – Клянусь памятью моей матери».

«Ладно-ладно, я тебе верю и без твоей католической божбы, – сказал Макгрегор. – Я просто говорю, кончай эксплуатировать это сходство, а то будешь иметь дело со мной».

«Какое сходство?» – спросил я.

«Кончай держать нас за дураков, – ответил старый Франк. – Ты прекрасно знаешь, что в этом костюме ты просто копия Хозяина. Или я бы сказал – живая копия Хозяина, каким он был, когда я в первый раз его увидел. Ты что – не слышишь, что тебе говорят? Я тебе об этом сказал еще две недели назад: вылитый Хозяин. Ты его фетч – нет вопросов».

«А я что говорю! – вскричал Макгрегор. – Разве я не сказал – мистическое?»

И вот тут-то до меня стало доходить; я был потрясен не меньше Макгрегора. Ах, какая наглость! Я имею бесстыдство быть похожим на Хозяина!

«И что же мне теперь делать?» – спросил я.

Холройд и старый Франк в ответ принялись хохотать как сумасшедшие.

«Ты просто будь потактичнее, – сказал наконец Холройд. – Тебе повезло. Такого дублера у Хозяина еще не было, и ты с этого дела какое-то время можешь стричь дивиденды. Но только будь потактичнее».

Легко сказать – будь потактичнее. Когда твою грудь вдруг начинает распирать гордыня, быть тактичным – жестокий труд. Не прошло и часа, как мое чувство стыда за то, что я осмелился быть похожим на Хозяина, уступило место пустому тщеславию. Сэр Джон был, безусловно, красив, но ведь красивы многие мужчины. В нем было что-то более важное, чем красота. В нем было благородное величие, делавшее его непохожим на всех других… Но я-то, как выяснилось, если обстоятельства тому благоприятствовали, не входил в число этих других. Не стану использовать слово «аристократизм», потому что его затерли до неприличия, применяя к людям, у которых просто надменный вид. Возьмите любого политика, наденьте на него особый галстук, вставьте в глаз монокль – вот вам и аристократ. Сэр Джон не напускал на себя надменности, а его величие не имело ничего общего с экстравагантностью. Я думаю, это в большой степени объяснялось тем, что на протяжении своей долгой карьеры сэр Джон жил и дышал романтизмом. Но дело не могло быть только в этом. А ведь я был его двойником! Когда Мур и Холройд в «Короне и двух носильщиках» сказали мне, что я похож на сэра Джона, я так толком и не понял, что они имели в виду. Я знал, что мы одного роста, что мы почти одинаково сложены, что, вообще-то лучше бы и ему, и мне быть повыше, но благодаря длинным ногам ни он, ни я коротышками не выглядим. В своей жуткой одежде и с балаганной неотесанностью (внешнее свидетельство той моей жизни и, как следствие, образа мышления) я и подумать не мог о каком-то сходстве между нами, кроме разве что самого общего. Но когда мы с сэром Джоном оказались на равных (я имею в виду – одинаково одеты, в одинаковых париках, на фоне одних и тех же декораций и под светом одних и тех же прожекторов, где мы дышали одним сладким воздухом романтизма), наше сходство обмануло даже его друзей. Пол Демпстер, он же Касс Флетчер, он же Жюль Легран – всем им грош цена – пил этот напиток и глупел на глазах. Просить меня о тактичности перед лицом этого! Пусть вам принц Уэльский такси вызывает!

В предпремьерной суете вряд ли кто обратил бы внимание на мое тщеславие, даже если бы я дал ему волю. Премьера была событием волнующим, но введенным в строгие рамки. Макгрегор, блиставший в своем смокинге, выглядел как военачальник, и все шло гладко, по сценарию. Первый выход сэра Джона вызвал ожидавшиеся аплодисменты, а я в своей новой роли выдающегося театрального деятеля наблюдал, как он их принимает. Он делал это по-старинному, хотя в то время я и не знал об этом; он резво спустился по ступенькам в декорациях постоялого двора, крикнул конюха и замер, словно удивленный взрывом аплодисментов. «Неужели ваша щедрость – мне?» – казалось, говорил он, а затем, когда овация достигла пика, сделал едва заметный поклон, не глядя в зал и не выходя из роли Андре Луи Моро, и снова позвал конюха, так что зал утих. Описать это легко, но поди сделай. Я понял это, когда пришло мое время отвечать на аплодисменты. Только самые прожженные актеры умеют управлять аплодисментами, и мне повезло учиться этому у великого мастера.