Пятый персонаж. Мантикора. Мир чудес

Чтобы отвлечься от своей погубленной любви, доктор Джекил занялся химией и таким образом открыл «роковое питье». Затем муж той, в которую всем сердцем влюблен Джекил, умирает от запоя, и она обретает свободу. Но к этому времени Джекил уже не может обходиться без «рокового питья». Он выпил столько этой дряни, что может в любой, самый неподходящий момент издать вопль и сморщиться до размеров Хайда. А потому он не может жениться на той, которую любит все сердцем, и не может сказать ей почему. И вот душещипательная финальная сцена: он заперся в своей лаборатории, потому что превратился в Хайда, а превратиться снова в Джекила уже не в силах, потому что кончились ингредиенты, из которых он готовил свое «р. п.». Та, которую он любит все сердцем, подозревает какую-то гнусность и зовет дворецкого с лакеем взламывать дверь; Джекил слышит удары в дверь, и его охватывает ужас, но последним сверхъестественным усилием, цепляясь за свое лучшее «я», он заставляет себя сделать единственный благородный выбор. Он принимает яд и испускает дух, а в этот момент та, которую он любил все сердцем, врывается в комнату. Безудержно рыдая, она обнимает тело Хайда, и сила ее любви такова, что тот снова превращается в прекрасного доктора Джекила, в последнюю минуту вырванный из лап смерти.

– Сильный конец, – сказал я. – Не понимаю, на что вы жалуетесь. Жаль, что я не видел этой постановки. Я хорошо помню Тресайза. Он бы сделал из этого конфетку.

– Вы мне морочите голову, – сказал Инджестри, укоризненно глядя на меня.

– Ничуть. Хорошая, крепкая мелодрама. Вы пересказали пьесу в шутливом тоне, потому что хотели нас посмешить. Но, думаю, такая пьеса могла бы иметь успех. Вы что, так и не попробовали?

– Как же – попробовал. Пробовал на протяжении всех канадских гастролей. Я работал до изнеможения, как только мне удавалось улучить свободную минуту, а потом показывал домашнее задание сэру Джону, который делал в нем пометы своим паучьим почерком. Он без конца повторял, что я не умею эффективно пользоваться словами, а сам писал три предложения там, где вполне достаточно одного.

Я испробовал все, что мне было известно. Помню, как-то вечером я, лежа на полке в удушающе жарком вагоне канадского поезда, задал себе вопрос: а что бы на моем месте сделал Олдос Хаксли? И тут мне пришло в голову, что Олдос воспользовался бы так называемым методом дистанцирования, то есть написал бы все в лоб, но словами с ироническим оттенком, чтобы чуткий зритель понял: пьеска эта имеет двойное дно и может восприниматься как смешная пародия. И вот я попробовал сцену-другую написать в этом ключе и думаю, что сэр Джон так никогда и не заподозрил мистификации. Он только вычеркнул все красноречивые определения, и снова передо мной была мелодрама. Никогда не встречал человека с таким убогим литературным вкусом.

– А вам никогда не приходило в голову, что он просто хорошо знал свое дело? – спросил Линд. – Насколько мне известно, публика не очень падка на вещи с двойным дном. Я наилучшим образом добивался нужного мне эффекта, говоря все в лоб.

– Прямо в точку, – отозвался Кингховн. – Когда Юргену нужно двойное дно, он мне подмигивает, и я ставлю камеру чуть наискосок, а иногда делаю расфокусировку – и вот вам, пожалуйста, двойное дно.

– Вы говорите мне об этом сегодня, – сказал Инджестри, – и, видимо, вы правы. По-своему, на нелитературный лад. Но тогда, кроме сэра Джона, мне никто ничего не говорил, и я видел, как он изображает долготерпение, давая возможность невидимой публике, для которой он играл вне сцены, вволю насладиться этим зрелищем: обаятельный актер сносит глупости юного тупицы. Но будьте уверены, в мою защиту тоже нашлось бы что сказать. Правда, я уже говорил, что был ослом. Неужели я так и останусь непрощеным?

– Это вопрос чисто богословского свойства, – произнес я. – «Божеские законы не имеют срока давности».

– Бог ты мой! Неужели вы это помните? – воскликнул Инджестри.

– О да. Я, видите ли, тоже читал Стивенсона, а это пронзительное замечание как раз и сделано в «Джекиле и Хайде», так что вы, конечно, с ним знакомы. Неужели глупости, совершенные нами даже в самые первые годы жизни, никогда не будут прощены? Меня частенько мучает этот вопрос.

– К черту ваше богословие! – сказал Кингховн. – Продолжайте рассказ.

– Гарри давно пора выпить, – вставила Лизл. – Я позвоню, чтобы нам что-нибудь принесли. К тому же мы вполне можем пообедать здесь, как вы думаете? Я сама выберу.

Когда она удалилась в спальню, чтобы сделать оттуда заказ по телефону, Магнус вперил внимательный взгляд в Инджестри – словно перед ним было какое-то странное существо, которое он увидел в первый раз.