Пятый персонаж. Мантикора. Мир чудес

К моей радости, он воспринял это вполне серьезно. Мы уселись за одну кропотливую работенку, которая хотя и требовала от нас внимания, но не полного, а потому он стал рассказывать мне о Вилларе и своем детстве, сказал, что любовь в обычном понимании для него, вероятно, невозможна, потому что он пережил ее в форме мучительной и унизительной – в форме пародии на секс – и не сможет заставить себя сделать с кем-то другим то, что в извращенном и отвратительном виде делали с ним.

Для меня такой поворот был неожиданным. Конечно, я хотела и сексуального опыта, но прежде всего мне нужна была нежность. Под моей уродливой наружностью (я читала множество легенд и думала о себе как о Безобразной деве из артуровского цикла) все еще скрывалась швейцарская школьница благородного воспитания, и половой акт представлялся мне каким-то прекрасным финалом, венчающим множество попутных приятных вещей. И будучи – несмотря на внешний недуг и психологическую кашу в голове – благоразумной девочкой, я поведала ему свои мысли на этот счет. Это повлекло за собой еще большие неожиданности.

Он сообщил мне, что был влюблен в женщину, которая умерла, и ни к кому уже не сможет чувствовать то, что чувствовал к ней. Романтика. На романтику я сделала стойку, как пойнтер на дичь. Я хотела узнать побольше, а чем больше я узнавала, тем больше мне это нравилось. Титулованная дама необыкновенных обаяния, отзывчивости и благородства. Все это было очень мило. Но потом его история, как мне показалось, стала все больше походить на фарс. Дама была немолодой. Мне удалось выяснить, что, когда он впервые ее увидел, ей было за шестьдесят. Никаких нежностей между ними не было, потому что он слишком ее уважал, но зато ему была предоставлена честь читать ей Библию. Вот тут-то я и рассмеялась.

Магнус впал в ярость. Чем больше он бушевал, тем сильнее я смеялась; мне стыдно говорить об этом, но чем сильнее я смеялась, тем презрительнее становились мои колкости. Я была молода, а молодость может быть ужасающе жестока к любви, которая ей не по нутру. Ах-ах, какие мы: еще вчера гомик, а сегодня рыцарь прекрасной дамы! Каких только гадостей я ему не наговорила и при этом просто умирала от смеха.

Я заслужила пощечину и получила ее. Но тут же дала сдачи. Завязалась драка – мы катались по полу, бутузя друг друга. Но каждый знает: если хочешь наказать женщину, никогда с ней не дерись. Физический контакт приводит совсем к другим последствиям. Именно эти последствия и имели место. Так скоро я не была готова к половому акту, а Магнус его не хотел, но это все равно произошло. Мы оба делали это впервые, и удивительно, что у нас вообще что-то получилось. Это все равно что писать акварелью – вроде бы ничего трудного, а попробуй-ка. Настоящее умение приходит только с опытом. Мы оба были удивлены и рассержены. Я решила, что была изнасилована. Магнус считал, что изменил своей истинной любви. Мы словно загнали себя в тупик.

Но так казалось только на первый взгляд. Потом мы много раз повторяли – я говорю о последующих неделях, – а эта привычка, как вы все знаете, сродни наркотику и очень приятственна, хотя, конечно, это и не смысл жизни и никакая не панацея, как считают глупцы. Мне это пошло на пользу. Я стала элегантной, насколько позволяла моя внешность, начала следить за своими волосами, – как видите, они очень хороши. Мой дед был счастлив, потому что я снова стала есть за семейным столом, а когда приходили гости, могла быть такой обаятельной, что они почти забывали о моей внешности. А знаете, эта внучка «герра директора», фрейлейн Орангутан, такая обаятельная и умненькая, хотя мужа ей вряд ли удастся найти, даже на деньги старика.

Дед наверняка знал, что я сплю с Магнусом, а это, видимо, было мучительно для его кальвинистского воспитания, но он не стал бы выдающимся промышленником, будь он дураком. Он взвесил все за и против и решил, что лучше оставить все как есть. Я думаю, он бы и на брак согласился, если бы Магнус попросил. Но Магнус, конечно, ни о чем таком не просил.

Да и я не стала бы подстегивать события. Чем ближе мы становились, тем больше я понимала: нам суждено стать неразлучными друзьями и, наверно, любовниками, но никак не счастливой по буржуазным меркам семейной парой. Какое-то время я называла Магнуса Тиресием, потому что это чудесное древнее существо семь лет было женщиной и таким образом приобрело необыкновенную мудрость и проницательность. Иногда я думала о нем как о Галахаде – ведь он был одержим благородной любовью к женщине, которую мы теперь знаем как Миледи, но в лицо я его так никогда не называла, потому что больше не решалась посмеиваться над его рыцарским благородством. Рыцарства я никогда не понимала, но научилась о нем помалкивать.