Пятый пункт. Межнациональные противоречия в России.

Повторяю, что они, возможно, заблуждались; не исключено также, что все описанное было искусственно «разыграно». Но вместе с тем едва ли есть основания сомневаться в том, что преобладающее большинство избирателей не считали Путина человеком, ставящим цель превратить «страну-семью» в «страну-рынок».

И если эта цель теперь все же ставится, ее «реализаторы» должны сознавать, что их действия может одобрить, как уже сказано, не более чем 1/7 часть избирателей, которая, надо думать, состоит в основном из так называемых «новых русских» и их многочисленной высокооплачиваемой обслуги. Между тем 6 из 7, то есть более 85 % российских избирателей, имеют иное представление о будущем своей страны.

Это явствует, между прочим, из следующего: сами «демократы» на парламентских выборах 1999 года всячески старались отодвинуть подальше фигуры главных «реформаторов» — Гайдара и Чубайса, — понимая, что их отвергает абсолютное большинство населения страны.

В заключение еще один довод в пользу определения России как «страны-семьи». Издавна и до сего дня русские люди нередко обращаются к незнакомцам со словами: «мать», «отец», «брат», «сестра», «сынок», «дочка» и т. п.; это отмечено и в нынешних словарях русского языка. Кто-либо скажет, что такие обращения несущественны, являются чистой формальностью. Но язык, слово содержат в себе громадный, уходящий корнями в тысячелетия смысл, который всегда более значителен, чем каждый из нас сознает. И словоупотребление, о коем я говорю, имеет прямое отношение к тезису о «стране-семье».

Глава 6. В какой стране мы сегодня живем?

Поскольку жизнь слагается из многих различных сторон и аспектов, начало ответа на поставленный в заглавии вопрос может быть существенно разным. Вполне уместно, как представляется, начать следующим образом: мы живем в стране, где идет борьба между «патриотами» и «демократами», ибо, характеризуя в самом широком, самом общем плане разногласия и противостояния в среде современных политических деятелей и идеологов, их обычно делят именно на «патриотов» и «демократов»; под последними имеют в виду тех, кто стремится «перестроить» Россию по образу и подобию Запада.

Между тем деление это, несмотря на всю его распространенность и как бы неоспоримую очевидность, только запутывает и затемняет общественное сознание. Притом перед нами, к прискорбию, очень давняя российская «беда», поскольку уже более чем полтора столетия назад в сознание людей было внедрено аналогичное поверхностное деление на «славянофилов» и «западников». И для понимания смысла нынешнего противопоставления «демократов» и «патриотов» уместно или даже, пожалуй, необходимо вглядеться в уже давние времена.

Ровно сто двадцать лет назад, в июне 1880 года, Достоевский с полной определенностью сказал в своей Пушкинской речи: «О, все это славянофильство и западничество наше есть одно только великое у нас недоразумение…» Для настоящего русского, провозгласил Федор Михайлович, Европа и ее удел «так же дороги, как и сама Россия, как и удел своей родной земли…» И позже пояснил: «…стремление наше в Европу, даже со всеми увлечениями и крайностями его, было не только законно и разумно в основании своем, но и народно, совпадало вполне с стремлениями самого духа народного…».

Достоевский говорил об осуществлении этого «стремления» в эпоху Петра I, но оно осуществлялось, конечно, и гораздо раньше: и при Иване III, и еще при Ярославе Мудром, который, например, выдал своих дочерей за королей Франции и Дании, а внук Ярослава, Владимир Мономах, обвенчался с дочерью короля Англии, что было бы, конечно, невозможно без достаточно развитых отношений Руси с Западом.

Как известно, многие считавшиеся «западниками» слушатели речи Достоевского восприняли ее, по крайней мере поначалу, с полным одобрением и даже восторженно. И в написанном вскоре «объяснительном слове» к своей речи Достоевский призвал к совместной деятельности «тех, — по его словам, — западников… многих, очень многих просвещеннейших из них, русских деятелей и вполне русских людей, несмотря на их теории» (запомним слово «просвещеннейших» — мы еще вернемся к нему).

Ясно, что Достоевский отнюдь не отлучал этих людей от патриотизма; по его убеждению, они способны — несмотря на свой «европеизм» — признать «самостоятельность и личность русского духа, законность его бытия». Для Достоевского была действительно неприемлема, как он выразился здесь же, «масса-то вашего западничества, середина-то, улица-то, по которой влачится идея — все эти смерды-то направления (а их как песку морского)…»

По мнению этих «смердов» (тут явный намек на образ Смердякова), констатировал Достоевский, Россию «всю надо пересоздать и переделать, — если уж невозможно и нельзя органически, то по крайней мере механически, то есть попросту заставив ее раз навсегда… усвоить себе гражданское устройство точь-в-точь как в европейских землях».