Пятый сезон Путина. Шоу продолжается…

– … в ту ночь две тысячи пьяных дрезденцев, молодые ребятушки, ворвались в Штази, разгромили здание немецкой контрразведки…

Минуточку! Во-первых, нельзя говорить «немецкая контрразведка», т. к. было два немецких государства, и тут речь идет о ГДР. Во-вторых, Штази – это не контрразведка, а Комитет государственной безопасности (КГБ). В-третьих, этот Комитет, естественно, находился не в Дрездене, а в столице, в Берлине, в комплексе зданий на Норманенштрассе. Допустим, толпа дрезденцев так упилась, что могла вообразить, будто она в своем городе громит Штази. Но как при всем честном народе мог малевать такую картину вроде бы трезвый журналист – загадка. И Берлинская стена находилась не в Дрездене, а в соответствии со своим названием – в Берлине, без малого километрах в двухстах от столицы.

– А через забор от Штази было здание, которое принадлежало Комитету государственной безопасности СССР.

Это здание – двухэтажный дрезденский особняк на Ангеликаштрасс, как понятно любому, даже пьяному, «через забор» находилось вовсе не Штази.

– В этом здании старшим по званию был подполковник Путин…

Ничего подобного, сударь. Старшим был полковник Лазарь Лазаревич Матвеев, а Путин был «старшим» в другом смысле – как парторг.

– Двухтысячная пьяная толпа врывается в здание КГБ СССР…

Это невозможно. Ну, человек пятьдесят поместились бы в вестибюле, но не больше, это ж не Лужники и даже не стадион «Динамо», а особняк. Но дальше – уж совершенная мистика:

– Семь окон, семь ступенек вниз… Путин вышел с наганом, в котором семь пуль…

Семь – число сакральное: семь пядей во лбу… семь раз отмерь, один отрежь… «Сказка о мертвой царевне и о семи богатырях»… Это он для нагнетания ужаса. Но, во-первых, что за окна? Какие окна? Куда они смотрят? Во-вторых, Путин спустился на семь ступенек вниз? Зачем? С толпой удобней говорить с какого-то возвышения. В-третьих, где парторг раздобыл наган? Последний раз я видел наган у московских милиционеров еще до войны. Или ему протянула наган из 1918 года террористка Коноплева? И наконец, как человек мог дожить до 65 лет и не знать, что такое пуля и что такое патрон!

– Как старший по званию Путин вышел к двухтысячной пьяной толпе и сказал: «Я поздравляю вас с тем, что рухнула наконец Берлинская стена. Это общий праздник вашего и наших народов».

Ничего подобного парторг Путин сказать не мог. Хотя, по словам одного сослуживца той поры, «Владимир Владимирович уже давно в душе был антикоммунистом», т. е. антисоветчиком с партбилетом, однако же он осуждал устроенное Горбачевым позорное и несуразное бегство Советской армии из ГДР. Уже став президентом, он в одном интервью сказал: «Бросили все и ушли…» Тем более карауловские слова невозможны были в устах парторга Путина в те дни, в той обстановке, когда многое было неясно и тревожно.

Но правдолюб уверяет, что парторг продолжал речь перед двухтысячной толпой пьянчуг в таком духе: «Поймите меня. Вы находитесь на территории Советского Союза. Я офицер. Я вынужден до конца защищать наше здание (А где же были остальные обитатели этого дома, тоже офицеры? Неизвестно). Вы не имеете права здесь находиться… У меня здесь (Видимо, он потряс над головой коноплевским наганом. – В.Б.) семь патронов (Наконец, разобрался, что такое патрон, что такое пуля. – В.Б.). Я хорошо стреляю (Это вовсе не обязательно, если с семи шагов стреляешь в толпу). Я должен буду шесть пуль выпустить в вас, а седьмую я выпущу себе в лоб (Зачем? Тебя и так пьяная толпа растерзает. А может, удастся удрать). Поймите меня. Я вас очень прошу…» Он это сказал и стал медленно подниматься по лестнице… семь ступенек… Я думаю, это были самые страшные минуты его жизни. И когда Путин повернулся, толпа стала расходиться…

Если так, то, скорее всего, после такой речи парторга пьянчуги не расходились, а расползались по всему Дрездену на четвереньках.

Но гораздо правдоподобней об этих страшных минутах жизни будущего президента пишет Л. Млечин, очередной биограф Путина. Он рисует такую картину:

«Когда коммунистический режим в ГДР рухнул, в дрезденском представительстве КГБ СССР стали срочно сортировать бумаги, самые важные переправляли в Москву, остальные уничтожали.

– Я лично сжег огромное количество материалов, – рассказывал Путин. – Мы жгли столько, что печка лопнула.

Когда восточные немцы захватили здание Штази в Берлине, наши чекисты испугались, что немцы заодно разгромят и представительство КГБ в Дрездене, охранявшееся несколькими пограничниками. Позвонили в штаб группы советских войск в ГДР, попросили прислать подмогу. Там ответили: «Ничего не можем сделать без распоряжения из Москвы. А Москва молчит». Потом все-таки военные приехали, и немцы разошлись».

Те самые две тысячи пьяных, страшных, свирепых. И безо всяких увещевательных речей…