Piccola Сицилия

Она обращалась с сыном так, будто он только вчера ушел из дома и ничего в нем не изменилось. Ясмина же отчетливо видела перемены: его ладони больше не танцевали, а неподвижно лежали на столе, голос больше не выпевал слова, он будто стерег их, глаза больше не зазывали, а высматривали. Форма была не только на нем, но и внутри него. Внешне он был прежний, смеялся, отпускал свои слегка нахальные шутки, но на самом деле уклонялся от вопросов, а если отвечал, то туманно, а глаза же беспрерывно обшаривали все вокруг. Неизвестно, что ему довелось пережить, но это оставило на нем след.

После побега из «Мажестика», рассказал Виктор, ему удалось пробиться через линию фронта, и он добрался до аэродрома американцев недалеко от сука Эль-Арба, между Бизертой и алжирской границей. Там он предложил американцам помощь при взятии Туниса – в качестве проводника или, если нужно, бойца. Но у него не было документов, только история, и итальянского еврея с французским гражданством отправили в Алжир, в штаб Армии Свободной Франции, которую возглавляет генерал де Голль. Что происходило потом и почему он так долго не возвращался, Виктор рассказывать не стал.

– И теперь? Что ты планируешь теперь? – спросил Альберт.

– Теперь он останется с нами, – заявила Мими.

Виктор промолчал, и это не понравилось Мими. Он старательно подчищал тарелку кусочком хлеба.

– Война еще не закончилась, – только и сказал он.

Все молчали. Альберт и Мориц уже поняли, что означает военная форма. Виктор больше не хотел прятаться. Его война против Гитлера только началась.

– Кончилась. Для нас война кончилась, – сказала Ясмина, положив руку на плечо брата. – Мы натерпелись.

Глаза ее настойчиво смотрели на него, будто хотели удержать дома.

– Времена изменились, farfalla. Мы должны теперь думать не только о себе, но и о своем народе. Американцы мне рассказывали, что на самом деле творится в Европе. Миллионы беженцев, миллионы в лагерях. Они умирают от истощения, их расстреливают, там происходят вещи, которых ты и представить себе не можешь. Матери отдают своих детей совершенно чужим людям, отправляют на корабле в Америку, только бы они выжили. Потому что самим им не выжить. Мне-то повезло, но на что я теперь употреблю жизнь, которую мне подарили? Мы должны победить Гитлера. Или он – или мы!

Виктор бросил на Морица вызывающий взгляд. Что-то в нем и впрямь изменилось. Прежде Виктор не сказал бы «народ», имея в виду евреев. Сказал бы «община» или «братья». И подразумевал бы не европейских евреев, а только своих – родных, друзей и соседей. Альберт и Мими смотрели на него с удивлением. Их сын повзрослел. Может, даже больше, чем им хотелось бы.

– Останься, – прошептала Ясмина.

Отчаяние в ее голосе, настойчивость привели его в раздражение. Виктор резко встал и прошел на кухню. Альберт подал знак всем сидеть и последовал за ним.

– Ты уверен, что хочешь быть солдатом?

Виктор, все еще голодный, искал в шкафу хлеб.

– Да, папа́.

– Это правда, что коалиция собирается войти в Европу?

Виктор откусил от черствого багета, не ответив.

– Где? – спросил Альберт. – На Корсике? На Крите? На Сицилии?

– Им нужны агитаторы, – прошепал Виктор. – Люди, которые не бросаются в глаза. Выглядят как итальянцы, говорят без акцента.

– Значит, Сицилия?

Вошла Ясмина с пустой тарелкой.

– Ты не уйдешь, – решительно заявила она.

– Я вернусь, farfalla.

Ясмина в сердцах швырнула тарелку в раковину. Альберт вздрогнул.

– Уймись, Ясмина.

Не удостоив отца вниманием, она продолжала сверлить Виктора взглядом.

– Кое-что изменилось.

Виктор удивленно посмотрел на нее. Альберт тоже удивился. Вошла Мими и спросила, что случилось. Ясмина резко развернулась и вышла. Входная дверь защелкнулась. Виктор растерянно смотрел ей вслед.

– Она успокоится, – пообещал Альберт и положил руки на плечи сына. – Я тобой горжусь, figlio mio[61].

Виктор высвободился и тоже направился к двери кухни. Мориц – единственный, кто остался за столом в гостиной, – почувствовал на себе взгляд Виктора. Его недоверие – не выболтал ли Мориц тайну.

Мориц выдержал его взгляд.

– Она сейчас успокоится, – сказала Мими, идя вслед за сыном, и нежно погладила Виктора по голове. – А ты пока прими ванну, tesoro![62]

Виктор отстранил ее и вышел из дома.

* * *

Он знал, что она ждет его на их любимом месте, на длинном пирсе, уходящем в море у канала. Ясмина стояла на ветру на самом краю, там, где прибой шумел так, что уже не слышно было музыки из прибрежных кафе. Пахло солью и ракушками. Пенные гребешки на волнах, парусные лодки, выходящие в море, – все как в мирное время. Она почувствовала его шаги за спиной и не удивилась, когда он встал рядом с ней.

– Немец проболтался?

– Нет.

– Можно ему доверять?

– Да. – Ясмина резко повернулась: – Не уезжай на Сицилию.

– Это мой долг.

– Ты думаешь, одним солдатом больше или меньше – это что-то изменит? Там ты будешь всего лишь одним из сотен тысяч. А здесь ты для меня – все.