Пиччинино

В этом недоверчивом и цельном молодом человеке начал совершаться нравственный переворот. Заботливый уход Микеле и княгини, деликатность, с которой они старались утешить его, вся та ласка и доброта, которых он лишился со смертью матери и не надеялся уже встретить у кого-либо, — все это постепенно смягчало сухость и гордость, словно броней облекавшие его.

Он всегда испытывал горячую потребность быть любимым, хотя не был способен привязываться с такой же силой и упорством, с каким он умел ненавидеть. Сперва его как бы оскорбляло и унижало то, что он оказывался вынужден быть благодарным. Но в конце концов чудо в сердце Агаты свершило чудо в сердце Микеле, и, в свою очередь, оно завершилось чудом в Кармело. Агата, внешне столь сдержанная и столь пылкая в своих переживаниях, обладала таким щедрым сердцем, что начинала любить, кого жалела. Суровые речи Пиччинино иной раз ужасали ее, но сострадание взяло верх, когда она поняла, как несчастен был он из-за своего нарочитого ожесточения. Во время своей болезни, мучаясь физически и нравственно, Пиччинино, который раньше выставлял напоказ свою проницательность в отношении человеческих чувств, теперь с горечью, поражавшей Агату, оплакивал эту свою печальную способность.

Однажды вечером, говоря о нем с Микеле, который признался, что не ощущает никакой симпатии к брату, она сказала:

— По чувству долга ты ухаживаешь за ним, и подвергаясь себя опасности ради него, и оказываешь ему всяческую заботу и внимание. Ну, что ж! Надо любить свой долг, а этот брат — твой долг, и очень страшный долг. Но долг стал бы легче, если бы ты мог полюбить его. Попытайся, Микеле, быть может, его каменное сердце переменится тоже, ведь у него есть способность проникновения. Быть может, он чувствует, что ты не любишь его, и потому холоден сам. При первом твоем искреннем и ласковом порыве, даже если ты не обнаружишь его, он его угадает и, быть может, полюбит тебя в свою очередь. Я сама попробую подать тебе пример. Я буду изо всех сил убеждать себя, что он мой сын, правда, совсем не похожий на тебя, Микеле, но что его недостатки не мешают мне любить его.

Агата сдержала слово, и Микеле старался ей подражать. Ощущая искреннее участие к своим нравственным мукам в этих чистых и самоотверженных усилиях облегчить ему физические страдания, Пиччинино мало-помалу смягчался. И настал день, когда он впервые поднес руку Агаты к своим губам и сказал ей:

— Вы добры ко мне, как мать! Ах, если бы мне быть вашим сыном! Я любил бы Микеле, потому что одна утроба носила нас. Настоящими братьями становятся только через женщину. Она одна может заставить нас понять, что называется голосом крови, зовом природы.

Затем через день-другой он сказал Микеле:

— Я не люблю тебя, потому что ты сын моего отца. Человек, который смешивал свою чистую кровь с кровью женщин, столь различных по происхождению и своей природе, был, наверно, существом переменчивым, сложным, лишенным цельности, потому-то и сыновья его различны между собою, как день и ночь. Если бы я полюбил тебя — тебя, кого я уважаю и кем восхищаюсь, то лишь потому, что у тебя есть мать, которую я люблю, и потому, что я воображаю подчас, будто она и моя мать тоже.

Когда Пиччинино был уже в состоянии вернуться к беспокойной жизни, о которой так тосковал во время своей томительной болезни, он вдруг стал сокрушаться, что ему приходится прервать существование, ставшее для него столь счастливым благодаря Агате и ее сыну. Он с независимым видом отказался от предложений, которые, желая изменения его судьбы, делали ему Микеле и Агата, но было видно, что все же его мучат некоторый страх и сожаления.