ПиДЗа

Он поставил пакет с учебниками у стены. Старый рюкзак совсем развалился, а на новый пока не заработал. Пройдя по коридору, заглянул в ее спальню. Слава Богу, она была одна. Пьяный храп вторил прокуренному голосу Пугачевой. Мама лежала на кровати. Замызганный розовый халат. Волосы липкими прядями с плохо закрашенной сединой рассыпались на несвежем постельном белье. Занавески плотно зашторены. Он дернул шнур кассетника, вырвав вилку из розетки. В кухне все говорило об утренней пьянке. Полная пепельница, с вываливающимися бычками. Пустые бутылки. Грязные тарелки. Надкусанная, заветренная сосиска. Хлебные крошки. Тараканы. Влажный смрад.

Он поставил чайник на плиту. В холодильнике нашлись те самые дешевые сосиски. Это хорошо. Не хотелось идти в магазин. Вчера и так продавщица тетя Лена косо смотрела, когда он просил в долг, обещая на этой неделе расплатиться. Он, и правда, рассчитается. Они с Серым нашли медную жилу на старом карьере и сегодня планировали после школы ее порезать, опалить на костре и сдать в металлоприемку. Но сначала нужно прибраться в квартире. Он терпеть не мог беспорядок.

Раньше мама была чистюлей, и дома, на втором этаже хрущевки, в старенькой двушке, оставшейся от деда, всегда пахло свежестью и уютом. Они тогда жили счастливо, не замечая, как подкрадывается конец их семейному благополучию.

Девяностые. Повзрослев, он поймет, что перестройка сломала тысячи семей, перемолов судьбы безжалостной мясорубкой. Но тогда он этого не понимал. Не мог понять. Он видел только отчаявшегося отца, оставшегося без работы; дерганую маму, пытавшуюся хоть как-то закрыть дыры семейного бюджета и новых гостей, больше походивших на бандитов из американских боевиков. А однажды ночью он встал в туалет и, протирая сонные глаза, вышел в гостиную. Горел свет. Папа держал за плечи заплаканную маму, что-то торопливо объясняя ей. На полу лежала черная спортивная сумка. Из нее торчали пачки денег. Это был последний раз, когда он видел папу. А потом, мама стала пить.

Их было двое: мама, которую он любил — трезвая, заботливая, мягкая, ласковая, умная, понимающая; и та, которую он ненавидел — пьяная, со стеклянными глазами, с этими фальшивыми уменьшительно-ласкательными словечками, тенью шатающаяся по дому.

Сначала это было нечасто. По праздникам. Со временем праздники затягивались на несколько дней. К его средним классам школы поводов пить у мамы стало гораздо больше. После очередного недельного запоя она брала себя в руки. Клялась, что больше «никогда», и, бывало, не пила по несколько месяцев. Находила нормальную работу, занималась домом. Но всегда срывалась снова.

Возвращаясь домой из школы, или с футбола, или просто с прогулки, он молился, чтоб мама была трезвая. И он обнимал и целовал ее, когда, открыв дверь, она с веселой улыбкой встречала его на пороге. Но бывали и такие дни, как сегодня. Иногда приходилось выгонять ее мужиков, и еще не до конца зажило саднящее ребро, сломанное одним из маминых кавалеров.

В свои пятнадцать лет он твердо верил, что вырвется из этого болота. Из болота безнадежности. Из болота безденежья. Из этого круга, в который заключены многие из тех, кого он знал: получить зарплату, раздать долги, остаток пропить, взять в долг…

Глава 11

Кабардино-Балкарская республика, Баксанское ущелье

Лето 2022 года

Он тряхнул головой. Воспоминания изредка накатывают. Гребаная Пугачева. Он нажал кнопку радиоприемника, переключая волну. На Кавказе еще крутят этот ретробред по радио. Сидя за рулем новенькой Тойоты Лэнд Крузер, он ехал по Баксанскому ущелью.

С той злосчастной аварии прошло десять лет. Олька училась в старших классах. Наташа подарила ему сынишку Диму и была беременна третьим ребенком. Дела шли в гору — бизнес процветал. Представительства компании открывались по всей стране. Теперь они могли себе позволить многое. Деньги перестали быть роскошью, и эта деловая поездка, скорее, носила развлекательный характер. Он легко бы взял авиабилеты в первый класс с подачей премиум такси к трапу, но ему нравилось водить машину. Тем более японский внедорожник, вот-вот прошедший обкатку, утробным рычанием двигателя просил сильнее давить на газ.

Дорога занимала часов пять. Под мягкий шелест асфальта думалось как нельзя лучше. А подумать было о чем.

Ему тридцать четыре. Многому он научился. Но только не тому, как справляться с… с чем? Он так и не нашел для «этого» подходящее слово. Удовлетворения хватало лишь на несколько месяцев, после чего густая черная похоть, скапливаясь, начинала пульсировать, заполнять собой сознание, выгоняя рассудок и подчиняя волю. Он пробовал с профессиональными проститутками. Платил дорого. Случалось, «девочку» увозили в больницу, за что приходилось доплачивать еще больше. Но все было не то. На какое-то время пульсация затихала. Но она давила, дергала, шептала: «Это не по-настоящему! Я знаю! Это не по правде! Меня не обманешь! Я хочу! Мне нужно, нужно, нужно!»