Пифагор

Итак, вот что рассказал нам Диоген Лаэртский. Сравним с тем, что написано у жившего несколько позже неоплатоника Порфирия. Согласно его свидетельству, в беседах Пифагора "прежде всего шла речь о том, что душа бессмертна, затем — что она переселяется в животных и, наконец, что всё рожденное вновь появляется через промежутки времени, что ничего нового на свете нет и что всё живое должно считаться родственным друг другу. Все эти учения первым принес в Элладу, как кажется, именно Пифагор" (Порфирий. Жизнь Пифагора. 19).

Тут всё представлено и вправду в виде достаточно целостной системы. Ведь действительно "всё живое должно считаться родственным друг другу", коль скоро круг перевоплощений распространяется не только на людей, но и на животных, и на растения. Несколько смущает выражение "Ничего нового на свете нет", связываемое обычно со стоицизмом — совершенно другой философской школой, не имеющей никакого отношения к Пифагору. Однако как тут не припомнить Ницше, блистательно знавшего (и, главное, интуитивно чувствовавшего) "дух эллинства" и при этом неизменно настаивавшего на том, что для древнегреческого восприятия истории и жизни в целом характерна идея "вечного возвращения". Циклизм, как называют это в науке. Всё движется по кругу.

Однако, кажется, конкретно Пифагору мы не вправе приписывать с полной уверенностью подобные воззрения. Обратим внимание, что из описываемых им перевоплощений своей души все — совершенно разные. Сын Гермеса, троянский воин, какой-то Гермотим (чудотворец?), делосский рыбак, наконец, он сам, Пифагор, самосский аристократ и интеллектуал. Что тут общего?

У Порфирия говорится еще о Пифагоре: "Многим, кто приходил к нему, он напоминал о прошлой их жизни, которую вела их душа, прежде чем облечься в их тело. Сам он был Евфорбом, сыном Памфа, и доказывал это неопровержимо" (Порфирий. Жизнь Пифагора. 26).

Евфорб-то нам уже знаком, но обратим внимание на то, что, согласно данному указанию, Пифагор знал не только "генеалогию" своей собственной души, но и другим мог рассказать, кто был кем в прошлой жизни. Отчасти ясно теперь, на чем основывался его сверхъестественный авторитет. А с другой стороны — современному человеку сразу приходят в голову некие цыганки и прочие гадательницы, которые за умеренную плату охотно расскажут любому желающему, что с ним было и что с ним будет… И отношение к ним у любого здравомыслящего человека — соответствующее. Но не пароксизм ли это чрезмерно, утрированно развитого у людей нашего времени рационализма?

О том, что Пифагору будто бы было открыто проникновение в тайну судеб и иных людей, говорит также Ямвлих: "Но главной Пифагор считал заботу о людях, которая была необходима, чтобы предвидеть будущие обстоятельства и об остальном учить правильно. Ибо он очень живо и ясно помнил множество случаев из своих прежних жизней, которые прожила когда-то давно его душа, перед тем как была заключена в это тело, и с помощью несомненных доказательств утверждал, что он был Эвфорбом… Он запомнил свои прежние воплощения и поэтому стал заботиться о других людях, припоминая, какие прежде они прожили жизни" (Ямвлих. Жизнь Пифагора. 14. 63).

Выше упоминалось о том, что Пифагор якобы мог общаться с животными или, по крайней мере, претендовал на то, что может. И это, между прочим, звучит вполне органично в контексте внедрявшейся им системы представлений. Если душе за свое бессмертное существование суждено побывать то в телах людей, то в телах животных, то из этого следует вполне естественное заключение, что в животных, окружающих нас, кроются души когда-то живших людей. Стало быть, общение возможно!

Эту сторону учения Пифагора хорошо уловил, например, Ксенофан. В самом начале книги цитировалось четверостишие этого поэта, в котором он (безусловно, юмористически) описал случай, будто бы происшедший с Пифагором: тот, увидев, как бьют щенка, попросил не делать этого: в щенке-де душа его бывшего друга.

Юмор — юмором, но, если вдуматься, в учении подобного рода заложен огромный гуманистический заряд. Утверждая, что всё живое родственно друг другу (хотя бы таким образом, за счет "скитаний душ"), древнегреческий мудрец на две с половиной тысячи лет предвосхитил мысли одного из великих людей XX века — нобелевского лауреата Альберта Швейцера, врача и философа (Швейцер, кстати, тоже был глубоко верующим человеком).

И вот еще о чем хотелось бы сказать. Абсолютно того же рода взгляды существовали тогда же в расположенной на много тысяч километров восточнее Индии. И были там не исключением, как система Пифагора в Греции, а нормой. Разительное сходство пифагорейской теологии со старинной индуистской (воспринятой и буддизмом) теорией о карме и сансаре настолько бросается в глаза, что, разумеется, не могло не привлечь внимания ученых.