Пифия

Несколько секунд пограничник молча разглядывал настырную женщину, прикидывая возможные последствия своего решения, наконец, спросил:

– Чего ему сказать-то? Хоть имя назови.

Имя? Помнит ли Шериф ее имя? Вряд ли.

– Скажи, старая знакомая, по служебному делу.

– Ты вроде еще не старая, – пробурчал пограничник, поднимаясь на ноги. – Ладно, жди здесь.

Он хотел послать за Шерифом одного из своих подчиненных, но затем передумал и отправился сам. С его стороны это оказалось верным решением. Всех участников предстоящего дела в случае успеха ожидала награда, и пограничник не желал оставаться в стороне.

Гончая отошла подальше и, устроившись на брошенной на пол плащ-палатке, приготовилась к долгому ожиданию. Однако на этот раз не прошло и получаса, как на пост вернулся начальник смены в сопровождении Шерифа. Последний выглядел взволнованным, но, увидев поднявшуюся ему навстречу Гончую, расслабился и улыбнулся.

– Ты? Рад тебя видеть, – его слова прозвучали как оправдание. – А где твоя дочь?

Словно жесткая мокрая губка стерла с лица Гончей ответную улыбку.

– С ней все в порядке.

«В порядке? Ты в этом уверена?»

Нет, Гончая так не думала. Но это была ее боль. Только ее! Боль, которую она не хотела и не собиралась ни с кем делить. Даже с Шерифом.

Он кивнул: понял, что о девочке она ничего не скажет, как бы ни расспрашивал, и сменил тему.

– У тебя ко мне какое-то дело?

Гончая оглянулась. Очередь на посту рассосалась. Пограничники заканчивали проверку двух последних челноков. Ни те, ни другие не могли слышать ее разговора с Шерифом. И все же она понизила голос.

– Пять, шесть, семь, может быть, десять килограммов дури.

Шериф снова кивнул. Ее осведомленность его не удивила.

– Рассказывай. Хотя дурь – не моя тема.

Гончая усмехнулась: если бы в рухнувшем мире можно было отделить одно от другого. И начала рассказывать. Про контрабандистов, про их планы переправить дурь на Краснопресненскую и про убийство Башки.

– Считаешь, убийца понесет наркотики на Краснопресненскую? – спросил Шериф, когда она закончила.

– Десять килограммов дури понадобились ему не для личного употребления. А на Ганзе она стоит втридорога.

Шериф задумчиво вздохнул. Эмоций никаких не проявил, но по загоревшимся азартом глазам Гончая поняла, что он принял решение.

– Что ты хочешь за свою информацию?

– Попасть на Краснопресненскую.

Ответ удивил Шерифа.

– И только?!

– Вообще-то я пришла сюда, чтобы поговорить с тобой, – призналась Гончая.

– Я тоже должен тебе многое рассказать! – внезапно затараторил Шериф, словно ее последние слова прорвали плотину его молчания. – Во-первых, тебя с дочерью искал какой-то человек. Не знаю, кто он такой, я никогда его прежде не видел, но все наше начальство ходило перед ним на цырлах. Он допрашивал меня, и…

– Ты рассказал ему о нас, – перебила собеседника Гончая. – Я знаю.

– Знаешь? – Шериф растерялся, а потом на его лице проступило прозрение. – Он нашел вас? Он забрал твою дочь, да? Он забрал ее?!

Гончая зажмурилась, не в силах вынести его осуждающего взгляда. А Шериф продолжал добивать ее.

– Почему ты позволила ему забрать дочь? Она же страдает.

«Да что ты знаешь о страдании?!»

– Как ты могла? Как вообще можно отдать кому-то своего ребенка?

– Заткнись! – во весь голос закричала Гончая. Пограничники и идущие по переходу люди обернулись в ее сторону, но она плевать хотела на них и на все остальное. – Заткнись или я перегрызу тебе глотку!

Но Шериф не заткнулся, хотя Гончая действительно была близка к тому, чтобы вцепиться ему в горло зубами.

– Забери дочь. Ведь ты любишь ее. Я видел.

– Она мне не дочь! У меня вообще нет детей! Эту девочку я похитила по приказу человека, который тебя допрашивал! Все ясно?!

– Но ты же любишь ее, – как заведенный повторил Шериф. – А она тебя. Помнишь, как она вступилась за тебя на месте обвала?

Тех Майкиных слов, которые девочка выкрикнула в лицо Шерифу, Гончая не забыла бы до конца жизни: «Мама говорит правду!».

– Да на кой черт ей такая мать?!

– Тебе решать, – сдался Шериф.

– Вот именно! – отрезала Гончая. – И я для себя уже все решила!

Но он смотрел и смотрел на нее. Смотрел так, словно хотел напомнить о чем-то очень важном, возможно, самом главном, о чем она забыла. Или не заметила второпях.

* * *

Следом за пожилой женщиной, с трудом переставлявшей отекшие ноги, из выстроившейся у пограничного поста очереди вышел парень помоложе. Гончая скользнула по нему оценивающим взглядом и отвернулась. Все, что требовалось, она запомнила. Двадцать пять – тридцать лет, одет в кожаную куртку, спортивные штаны и разношенные кеды, в руках потертый, но довольно крепкий чемоданчик. Обычный парень, ничего особенного, если бы не его куртка и чемодан. Особенно куртка!