Пифия-2. В грязи и крови

В этот момент справа от него раздался исполненный боли протяжный стон. Человек повернулся, но увидел рядом только висящую на проволоке непрозрачную пластиковую штору. Он вздохнул и, опираясь на здоровую руку, сел на своей койке. Когда прошло головокружение, человек опустил ноги на пол и, по-прежнему опираясь левой рукой на койку, встал в полный рост, потом обошел занавеску и взглянул на стонущего соседа. Чтобы тот не поранил себя в бреду и не расшибся, скатившись на пол, его руки и ноги пристегнули к койке ремнями. Человек троекратно перекрестил стонущего сталкера, после чего, не сходя с места, принялся читать молитвы об исцелении.

По мере того как он говорил, его голос твердел, а худое тело постепенно наполнялось силой. Прочитав заключительную молитву, священник приветливо улыбнулся раненому, снова перекрестил его и вернулся к горящему светильнику, так похожему на церковную лампаду.

Священник представил образ Спасителя на своей любимой иконе, опустился на колени и заговорил:

– Боже, наш милостивый и небесный Отче! Помилуй…

На следующем слове он внезапно запнулся, вспомнив, что так и не узнал имя своей молодой спутницы и спасительницы, для которой собрался просить у Бога помощи и защиты. Но уже в следующее мгновение священник сообразил, что Тот знает ее имя, как и все прочие имена, которыми она когда-либо пользовалась. Он улыбнулся и, осенив себя крестным знамением, продолжил:

– Помилуй рабу твою, вложи в нее крепкую веру, направь ее, Боже, на путь истины и добра. Дай ей здравие душевное и телесное и успех в трудах. Избавь ее от козней диавола, от скверных страстей и от всяких нечестивых и беспорядочных людей…

Перед мысленным взором молящегося человека предстала женщина-воин, вырвавшая его из плена прислужников дьявола и затем неоднократно спасавшая ему жизнь. Мать, у которой силой отняли любимую дочь, но которая не смирилась с этим и, презрев опасности, отправилась на ее поиски. Затем он представил икону Богородицы, центральную икону храма, в котором должен был, но так и не начал служить. И подчиняясь внезапному порыву, прошептал:

– Мати Божия! Сохрани ея под покровом Твоим.

* * *

Рука уже не болела. Последние день-два, а может три или пять – Клещ давно сбился со счета – он вообще ее не чувствовал.

Он ощупал укушенную левую руку от локтя и выше здоровой правой рукой. Место укуса раздулось и формой напоминало накачанный бицепс какого-нибудь силача-культуриста из прошлого, каких рисовали в тупых американских комиксах и показывали в не менее тупых американских фильмах.

Клещ удрученно вздохнул: «А ведь так хорошо все начиналось».

Он грамотно выбрал огневую позицию: сам никому не мозолил глаза, зато переход на Новокузнецкую был перед ним как на ладони. Когда фашистская сучка в компании с каким-то недомерком появилась на лестнице, Клещ сразу ее увидел. Только узнал не сразу – та здорово изменилась: похудела, сбрила волосы, да еще и переоделась. Когда он сообразил, что к чему, и открыл огонь, чертова баба уже смешалась с толпой. Да еще ствол «калаша» с непривычки повело в сторону, в результате пули прошили нескольких разинь из толпы, цапнули семенящего рядом с Валькирией недомерка, а эту суку даже не задели!

Клещ выпустил в нее весь магазин, как велел ему явившийся во сне заказчик, только без толку. А потом Валькирия сама начала палить в него, пришлось срочно уносить ноги. И тут Клещ совершил ошибку! Нырнув в первый попавшийся переход, он оказался в соседнем северном зале, населенном злобными, хищными тварями, полностью утратившими человеческий облик. Когда они набросились на него, он успел проломить одному череп прикладом, другому выбил глаз и, кажется, свернул челюсть. А потом у него вырвали автомат, и кто-то из мутантских уродов вцепился зубами ему в плечо.

Клещ попытался вырваться, да куда там – со всех сторон уже тянулись оскаленные рты. Тут бы ему и пришел конец, но в этот момент в зале появился… Он так и не разглядел, вернее, не понял, кто это был – неведомый заказчик из сна, призрак или вожак обитающих здесь людоедов. Но с появлением этого существа (существа ли?!) набросившиеся на безоружную жертву мутанты мигом утратили свою агрессивность и, поджав хвосты, попрятались по темным углам.

Возвращаться назад, в обитаемый зал Третьяковской, Клещ, понятно, не стал. После устроенной стрельбы его самого там немедленно пристрелили бы. Поэтому он спустился с платформы на пути и двинул… В общем, куда-то двинул, главное – подальше от Третьяковки. Когда видел впереди свет или слышал в туннеле человеческие голоса, сворачивал в боковой ход или просто прятался в какую-нибудь щель.

Так и шел. Долго шел. Укушенное плечо сначала ныло, потом болело, потом перестало. Спал ли он в это время? Кажется, спал, но точно этого Клещ не помнил. Зато помнил, как пил скопившуюся в лужах воду. Один раз провалился в какое-то подземное болото и едва не утонул там, еле выбрался, весь покрытый грязью, которая спустя какое-то время засохла, превратившись в твердую корку, потом потрескалась и раскрошилась.