Читаем PiHKAL полностью

Мы прошли мимо поросшего травой склона, где единственная лоза, оставшаяся почти без листьев, обвилась вокруг грубой деревянной рамы. Подальше стоял очень старый сарай, в котором Шура показал мне остатки огромной винной бочки и целую батарею бутылок с домашним вином из десертного винограда, едва видневшихся в темноте. Он сказал, что электричества здесь давным-давно нет и что он очень хочет починить его буквально со дня на день. Тут Шура предупредил, что я должна смотреть под ноги, потому что на полу сарая валяется куча всяких вещей, так что подвернуть лодыжку здесь проще простого.

За сараем росло еще больше винограда. А на холме Шура показал мне место, где раньше был огород. Шура собирался вернуть его к жизни. Возвращаясь назад, мы говорили об удовольствии, которое доставляет выращивание собственных овощей, и обсуждали достоинства капельного орошения. Я сказала ему, что мне показалось, будто воздействие наркотика закончилось или почти сходит на нет.

— Что ты чувствуешь?

Мы стояли на верхней ступеньке кирпичной лестницы, которая вела в дом. Я трогала можжевельник и тщательно обдумывала ответ.

— Умиротворенность все еще не покинула меня. Я словно принимаю вещи такими, какие они есть, чувствую, что все имеет смысл. Я чувствую это не умом, потому что, когда начинаешь думать, обязательно запутаешься, я чувствую это сердцем. И еще у меня есть ощущение, для которого я могу подобрать лишь слово «волнение». Какая-то часть меня не может ждать, чтобы увидеть, что произойдет в жизни в следующий момент! Меня охватывает предвкушение, но без обычной тревоги. А под всеми этими эмоциями у меня такое чувство, что мы оба принадлежим этому месту, вот прямо сейчас, какими мы есть.

Похоже, я очень хорошо высказалась. Даже сама прониклась.

— Ты не голодна? — спросил у меня Шура.

— Голодна?

И что это за ответ на мою блестящую речь?

Шура продолжал допытываться, в его голосе слышалось поддразнивание: «А как насчет свиных отбивных с картофельным пюре?»

Я представила себе отбивные с картошкой и ответила: «Не самая соблазнительная вещь в мире, вот уж точно».

Он одобрительно усмехнулся, словно я успешно сдала трудный экзамен.

— Это нормально. МДМА резко снижает аппетит. Возможно, ты не захочешь думать о еде еще несколько часов.

Мы вернулись в гостиную, и я отметила, что, хотя не чувствую голода, зато очень хочу пить, и выпила оставшуюся у меня в стакане воду.

— Молодчина, — похвалил Шура. — Продолжаешь пить.

Я ответила ему улыбкой послушной девочки, улыбнувшись во весь рот, а потом сказала то, что должна была сказать: «Мне бы лучше подумать о возвращении домой, понимаешь».

На мгновение на его лице появилось выражение замешательства, словно мои слова удивили его. Потом он посмотрел в сторону и сказал: «Да, конечно. Честно говоря, я не думал, что ты сегодня поедешь домой».

О, спасибо, любовь моя.

— Шура, я себя превосходно чувствую. Я бы не стала заговаривать об отъезде, если бы у меня были малейшие сомнения насчет того, смогу ли я вести машину.

— Нет, конечно, нет, — сказал Шура. — Но все равно позволь мне быстро тебя проверить. Иди в комнату, а я пока достану фонарь. Господи, что же он собрался делать фонарем?

Когда Шура присоединился ко мне, он погасил в ванной свет и велел мне стать спиной к окну. Потом добавил: «Скажешь, если увидишь какие-нибудь следы — понимаешь, о чем я?»

— Это такое ощущение, которое остается после того, как посмотришь на движущийся луч света, если воздействие наркотика продолжается, да?

— Правильно.

Шура включил фонарь и поводил светом в поле моего зрения, потом выключил. Я уверила его в том, что никаких следов не было.

— Прекрасно, — сказал он, отводя меня в гостиную. — Но ты все еще можешь увидеть вспышки света на периферии зрения. Просто будь к ним готова, особенно когда тебе в лицо будут светить фары. Не теряйся.

Я сказала, что уверена, что не растеряюсь, и вообще пока не видела этих вспышек.

Шура продолжал настаивать: «Обещай мне, что, если почувствуешь слабость по дороге, то вернешься сюда или хотя бы съедешь с шоссе и посидишь спокойно какое-то время. Хорошо?»

Он держал меня за плечи и смотрел в лицо.

— Конечно, я так и сделаю, — пообещала я Шуре. — Поверь мне, я очень дорожу своим здоровьем и безопасностью. Я обязательно вернусь к тебе, если что-нибудь будет не так.

Пока я заводила машину, Шура пошел вперед, к выезду с фермы, чтобы запереть за мной ворота. Подъехав к воротам, я остановилась и вышла из машины. Я крепко обняла его, положив голову ему на грудь: «Спасибо тебе за этот чудесный день и за то, что ты такой, какой есть».

— Какой бы ни был, — рассмеялся он, обнимая меня в ответ.

— Какой бы ни был, — согласилась я.

Шура наклонился и поцеловал меня в кончик носа.

По дороге домой я осознала, что ни один из нас не заговорил о моем повторном приезде на Ферму. Мы даже не договорились о новой встрече. И это было не важно.

Мы подождем. Все в руках богов. Он будет ждать Урсулу, а я — его.

<p>Глава 23. Группа</p></span><span>
Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Афганистан. Честь имею!
Афганистан. Честь имею!

Новая книга доктора технических и кандидата военных наук полковника С.В.Баленко посвящена судьбам легендарных воинов — героев спецназа ГРУ.Одной из важных вех в истории спецназа ГРУ стала Афганская война, которая унесла жизни многих тысяч советских солдат. Отряды спецназовцев самоотверженно действовали в тылу врага, осуществляли разведку, в случае необходимости уничтожали командные пункты, ракетные установки, нарушали связь и энергоснабжение, разрушали транспортные коммуникации противника — выполняли самые сложные и опасные задания советского командования. Вначале это были отдельные отряды, а ближе к концу войны их объединили в две бригады, которые для конспирации назывались отдельными мотострелковыми батальонами.В этой книге рассказано о героях‑спецназовцах, которым не суждено было живыми вернуться на Родину. Но на ее страницах они предстают перед нами как живые. Мы можем всмотреться в их лица, прочесть письма, которые они писали родным, узнать о беспримерных подвигах, которые они совершили во имя своего воинского долга перед Родиной…

Сергей Викторович Баленко

Биографии и Мемуары
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное