PiHKAL

Самым простым выходом было позволить ей дышать без помощи аппарата искусственного дыхания, предоставив ее телу и душе возможность самим решать свою судьбу. Я попросил у врача побыть с женой наедине. Я обратился к Элен про себя, взяв ее за руку. Рука была теплой, но никакой реакции на мое прикосновение не последовало. Я попросил ее сказать, что же мне теперь делать. Мои уши не услышали ничего, зато ответ, ясный и сухой, прозвучал у меня в голове: «Я сделала для тебя и Тео все, что могла. Пришла пора заняться вещами, которые я действительно хочу сделать для себя».

Я вышел к доктору и сказал ему самые тяжелые слова, которые мне приходилось говорить в жизни: «Отключите аппарат искусственного дыхания и позвольте ей самой решать». Врач тихо отдал приказ убрать аппарат. Я стоял, наблюдая, как постепенно упрощается и сокращается волнообразная линия, отражающая сердцебиение на экране над ее головой. В какой-то критический момент зазвучал сигнал тревоги, и мой спутник в белом халате протянул руку к аппарату и повернул выключатель. Горизонтальная волнообразная линия зеленого цвета продолжала выравниваться, пока, наконец, не превратилась в ровную линию. Сердцу не хватило кислорода, и оно перестало биться. Ma femme est morte.[40]

Следующие два или три дня прошли для меня в полном хаосе. Я почти ничего не помню. Я не в состоянии припомнить какие-то подробности ни собраний, где объявлялось о смерти, ни распоряжений насчет тела, ни траура.

Я был потерян; я был освобожден.

Порой я чувствовал приступы того отчаяния, которое угрожало погрузить меня в вечную тьму, в серый ад, где нет и не будет никакого движения. В другие моменты на меня обрушивались иные переживания, и, казалось, что они несут с собой освобождение. Мне словно говорили, что я был свободен и мог делать открытия, поставить себе новую цель, жить среди живых. Я понятия не имел, какие из эмоций соответствовали истине, какие могли — или должны — быть моей реальностью. Тогда было не важно, что я думал об этом, ведь я должен был пережить это все, что бы это ни было, а, кроме того, продолжать вставать по утрам, одеваться и тащиться в конец Бородин-роуд за утренней газетой, оплачивать счета, что-то есть и отправляться спать. По вечерам я пил много вина.

Может, я должен был сделаться отшельником, запереться в своей лаборатории и избегать контакта с внешним миром. Жизнь тогда стала бы простой штукой, почти все перемены зависели бы от меня самого. Никаких тебе сюрпризов. Существовать по собственному расписанию, найти такой режим, который был бы удобен. Или нет. Может, мне нужно было пробовать продолжить взаимодействие с миром, восстановить отношения с друзьями и рискнуть завести новых? Это был выбор, вопрос, который я никогда четко не формулировал для себя, но который передо мной все-таки стоял.

Я не мог предвидеть, что через пару недель найду ответ, и случится это на другом конце страны.

За полгода до смерти Элен я серьезно влюбился, причем впервые в жизни. Объектом моих чувств стала Урсула, жена Дольфа Билса, к которому я тоже питал огромную симпатию, а сам он считал меня одним из своих лучших друзей. Пока почти целый год Билсы занимались совместными исследованиями с Терри, я обнаружил, что стал отвечать на спокойное, душевное расположение по отношению ко мне, которое Урсула продемонстрировала в начале нашего знакомства. Когда я попытался выразить Урсуле охватившее меня смятение чувств, где-то смутно надеясь услышать резкий, очевидный отказ, то вместо этого меня ждала ответная страсть и искреннее желание.

Дольф и Урсула подружились не только со мной, но и с Элен, и я не уставал восхищаться способностью Урсулы продолжать себя вести и с Дольфом, и с Элен как ни в чем не бывало, словно наши с ней отношения нисколько не изменились. Я учился быть легкомысленным, когда мы вчетвером отдыхали на пляже в округе Мендосино, смеялись и, обращаясь друг к другу, перекрикивали шум моря, собирали веточки и ракушки на берегу. Я учился не искать ответного взгляда Урсулы и не колебаться перед тем, как обнять ее, как обнимал Элен и Дольфа.

Мы встречались с Урсулой два или три раза в какой-нибудь — гостинице или в частном доме на почтительном расстоянии от района Залива, чтобы свести на нет возможность встречи с друзьями или знакомыми. Я открывал для себя, что значит не чувствовать стыда, цензуры, а только радость при занятиях сексом.