Пиявка голубых кровей

Бобанова притихла. Она, конечно же, знала, по какой причине Вера очутилась в интернате. И характер воспитанницы психолог отлично изучила. Вера плаксива, капризна, бесконечно эгоистична, ленива. Ни учиться, ни заниматься спортом не желает. Ее приходится заставлять даже умываться. Если ее не теребить, она проведет весь день в постели, перекатываясь с боку на бок. У Веры есть лишь одно любимое занятие. Она обожает прикидываться больной, подогревает градусник, симулирует тошноту, рвоту. Через некоторое время после приезда в интернат у нее начались головокружения, воспитанница падала в обморок, затем появились припадки, похожие на эпилептические. Обследования, которые Вера проходила одно за другим, не показывали ничего страшного, а подопечной Ксении делалось все хуже. А потом к Бобановой пришла местная медсестра и сказала, что кто-то ворует со склада медикаменты. Вор поступает хитро, он не уносит всю коробку, а вынимает по одному блистеру. В коробке может лежать по восемь-десять упаковок таблеток в фольге. Если стянуть одну, то никто и не заметит. И правда, некоторое время ни доктор, ни средний медперсонал не замечали, что в интернате завелся разбойник. А воспитанники разные, среди них есть и те, кто принимает лекарства от серьезных заболеваний, и ребята-наркоманы. Пилюли на руки никому не выдают. Дети приходят в кабинет и там в присутствии человека в белом халате глотают препараты. И не важно, прописали им аспирин от простуды, средство, снимающее ломку, или препарат от эпилепсии. Никакие лекарства на руки не выдают. И вот медсестра Алена наконец-то обнаружила недостачу.

– Может, Вера ворует медикаменты, – предположила Алена, – и пьет их? Поэтому ни один специалист не может установить диагноз?

– Но как она попадает на склад? – изумилась Ксения. – У нас повсюду камеры!

– Я тоже сначала недоумевала, – кивнула Алена, – а потом сообразила, пошли.

Ксения отправилась вместе с медсестрой в местную душевую. При спальнях воспитанников нет санузлов, да и понятно почему. Моются ребята в банном коридоре, там много кабинок, внутри которых камер нет. Зато они есть в коридоре, охрана видит, кто, когда пошел заниматься водными процедурами. Строем умываться никого не водят, но ребята находятся под неусыпным контролем.

Алена подвела Ксению к самой последней кабинке и спросила:

– Знаете, что там?

– Ничего, – пожала плечами психолог, – душа нет, стоит только шкаф с ведрами, тряпками.

Медсестра усмехнулась и открыла дверь.

– Я же говорила, там только шкаф, – повторила Бобанова.

– Который элементарно можно отодвинуть, – хмыкнула Алена и быстро сдвинула гардероб.

– Дверь в стене! – ахнула Ксения.

Спутница толкнула створку.

– Пожалуйте на склад! Берите что хотите.

Психолог схватилась за голову.

– Боже! Как же так! Незаперто! Там лекарства! А у нас есть те, кто избавляется от наркозависимости!

Алена развела руками.

– А вот так! Со стороны склада дверь закрыта стеллажом, но он легко отодвигается. Я-то голову сломала, как вор к медикаментам подбирается, потом увидела на полу царапины и поняла, что стеллаж двигали. Ну и нашла дверь.

Ксения кинулась к директору интерната. Они вместе обыскали спальню Губаревой, подняли матрас на кровати и нашли под ним несколько коробок с лекарствами. Затеялось выяснение и после долгого отрицания очевидного вранья, слез, криков: «Мне плохо, я умираю», Вера призналась:

– Пью таблетки. Случайно нашла ход на склад.

– Зачем? – искренне удивилась Ксения. – Они же делают тебя больной.

– Да, – прошептала девочка, – но тогда меня все жалеют, заботятся, я становлюсь особенной, не такой, как все.

Бобанова склонила голову к плечу.

– Вам ясно?

– Да, – кивнула я.

– А теперь догадайтесь, что я испытала, когда увидела жениха воспитанницы и это оказался мой племянник?

– Наверное, вам стало не по себе, – предположила я.

– Не по себе, – повторила Ксения, – не те слова. Молния в темечко ударила. Так вот лучше. Кирилл, правда, тоже радости не демонстрировал. Мы с ним сухо поздоровались, друг другу на шею не бросились, сделали вид, что не знакомы. Андрей представил Габузова Вере, объяснил, что он теперь ее надзиратель, а для всех – муж. Все мы расстались. Я вскоре получила нового воспитанника, довела его до аттестата, потом ушла в обычную платную гимназию. Устала от проблемных подростков. Они из меня всю энергию выкачали.

– Значит, Вениамин не родной сын Кирилла? – уточнила я.

– Нет. Елена не помнила имя мужчины, от которого родила. С Лесей та же история.

Я решила уточнить:

– Получается, что у Вениамина нет родни?

– Не могу ответить точно на ваш вопрос, – сказала Бобанова, – вполне возможно, что у подростка есть бабушка-дедушка по отцовской линии.

– Но найти их невозможно, так как мать не сообщила Вене имя биологического отца, а сама умерла, – пробормотала я.