Пик Доротеи

Минута в минуту пришедший автобус их подхватил и повез по дороге, повторявшей изгибы горного карниза. За зелеными рощицами прятались виллы, оповещая о своем присутствии крепкими ухоженными воротами. Поблескивали объективы камер слежения. А внизу расстилалось синее озеро. Дальше стояли горы, и за ними высились заснеженные пики. Один из них носил имя спутницы Клауса.

Они ехали среди высоко стоявшей травы, еще не скошенной, и он предвкушал аромат будущего сена.

Точен был поезд, да и они входили в вокзал, едва локомотив, засопев, заскрипел тормозами. К третьему вагону они приблизились, когда пассажиры уже сошли на платформу и на площадке показалась стройная женская фигура. Прежде лица Клаус увидел колени и бедра, обтянутые фиолетовыми колготками. Короткие шорты их не скрывали. Нора сбежала по ступенькам — нет, спрыгнула прямо на шею сестре. На ногах у нее были баскетки — не пора ли ими заменить надоевшие всем кроссовки? Нора носила светлую безрукавку тишортку и еще небольшой рюкзачок.

— Как я рада! — кричала она, смеясь и заражая улыбкой сестру, Клауса и проходивших мимо кондукторов, — один обернулся и одобрительно пощелкал компостером. Ростом с сестру, похожая на нее тонкими чертами лица, она разительно отличалась темпераментом. Удивительно — хотя почему же, собственно, — что она была старше Доротеи на два года.

Нора обняла и Клауса со всем пылом почти родственницы, и это не было неприятно. Доротея сдержанно улыбалась, а потом нарочито взяла его под руку, идя по платформе и оказавшись между сестрою и им.

— Я еду в Рио! — сообщила Нора, наклоняясь вперед, чтобы лучше его видеть. — А как вы тут живете? Вы любите бегать? Велосипед у вас есть? А для меня?

В одну минуту она задала столько вопросов, на которые Доротее понадобится год.

— Чудесный город! Никакой промышленности! Чистый воздух! — радовалась она.

— Здесь говорят: наши фабрики — это отели, — сказала Доротея.

— А наши станки — это кровати, — подхватила Нора, смеясь. — И нет драгоценнее музыки, чем храп постояльцев!

Клаусу хотелось заговорить, но почему-то стеснялся.

— Классическая здесь тоже в почете, — придумал он, наконец. — Саша Апрельский, например, играет почти каждый вечер.

Автобус огибал, поднимаясь, гору и выехал на плато. Синее озеро расстилалось внизу, справа поднимались горы, а за ними еще другие, и, наконец, снежные вершины закрывали горизонт. Пассажиры притихли при виде такого пейзажа.

— Вон та гора носит имя вашей сестры, — сказал Клаус.

— Какая, где?! — воскликнула Нора. — Вон та?

Но не успела: автобус ринулся вниз с перевала, глотая виток за витком, ввинчиваясь в пустоту, их бросало то влево, то вправо.

Потом они спускались уже пешком к берегу мимо внушительного особняка, мимо огромной секвойи (Клаусу все хотелось определить ее возраст, но он не умел). Симпатичный фонтан они миновали, украшенный зелено-бронзовой статуей купальщицы, которую сталкивал в воду мальчуган, а она улыбалась, стараясь сохранить равновесие. Лишь приглядевшись, замечал рассеянный зритель, что вместо ножек у мальчугана копытца, а из спины уже выглядывает маленький — по возрасту — хвостик.

Нора немедленно устроилась в комнатке, называемой официально «багажной», — примыкавшей к кухне, с окном небольшим и видом на луг. Комната для гостей ей не понравилась, — слишком велика и пуста. Некоторое время она постояла на веранде, держась за столбик, подпиравший козырек, и потягиваясь — вытягиваясь еще. Взгляд Клауса притягивался устремившимся в высоту стройным телом. Вдруг она побежала вниз по ступенькам, а потом гравий дорожек захрустел под ее быстрыми шагами. Городские туфли были сменены на розовые баскетки.

— Она добрая, — сказала Доротея, подойдя неслышно сзади. — И смелая.

Было еще что-то в ней. Клаус вскоре заметил, что он и Доротея прислушиваются — не сознавая, стремясь уловить, в какой стороне Нора и что она там делает. Они немедленно повернулись, когда услышали ее «эй-о!»: Нора стояла у фонтана с бронзовой купальщицей, маша им рукой, и затем немедленно скрылась в густой липовой аллее, обрамлявшей дорожку вниз к озеру. Через минуту она подбежала к ним, чуть запыхавшаяся, в шортах и тенниске (тишортке по-нынешнему). Фиолетовых колготок на ней не было, да и нужды в них тоже: колени и бедра лоснились загаром.

— Ты успела загореть, — сказала Доротея неопределенным тоном. В нем не было зависти, одобрения, порицания, и тем не менее она высказала суждение, в этом все дело.

— Три недели в Неаполе, — объяснила Нора.

Доротея вздрогнула и рот раскрыла что-то сказать, но промолчала.