Пик Ленина

Внезапно до помутившегося сознания доходит голос Федорова, он что-то кричит мне, перегнувшись через край карниза.

— Спускай вниз, сколько позволит веревка, — прошу я. — Скорее, я задыхаюсь!

Невыносимо медленно, толчками, освобождается веревка, и я начинаю спускаться вниз. Когда запас веревки наверху уже подходит к концу, зубья моих кошек касаются снега, и ноги наконец получают надежную опору. Зарывшись лицом в снег, я тяжело перевожу дыхание. Сознание начинает восстанавливаться, приходит мысль, что самое страшное осталось позади.

Отдышавшись, смотрю на часы: я провисел на веревке около пятидесяти минут. Все это время мой верный товарищ на гребне боролся за мою жизнь. После долгих усилий Федорову удалось закрепить веревку на зарытом глубоко в снег ледорубе. Криков моих он не слышал: ветер относил звук в сторону. Вытащить меня наверх он не мог и, обеспокоенный молчанием, подполз к краю гребня.

Теперь вынужденной ночевки нам не избежать. Метром выше, под карнизом, нахожу ледяной желоб, где, скорчившись, можно поместиться. Тут я решаю переждать ночь.

— Что будем делать? — снова доносится до меня голос Федорова.

— Рой пещеру, будем ночевать. Главное, не обморозиться! — кричу я в ответ.

Снова тишина. Смотрю на часы, только 9 часов вечера, а впереди долгая ночь. Принимаю меры против обмораживания: растираю ноги, руки, надеваю пару запасных шерстяных носков; под себя подстилаю свернутый в кольцо свободный конец веревки и рюкзак. Теперь все мои силы направлены на то, чтобы не заснуть. Но эти испытания пустяк по сравнению с тем, что мне пришлось перенести. Чувство безнадежной обреченности сменяет радость, я долго пою все памятные мне русские и украинские песни, меня не смущают ни отсутствие слушателей, ни необычность положения.

11 часов вечера. Восходит луна. Подо мной, в Алайской долине, причудливыми зигзагами движется огонек. Я догадываюсь, что это плавает над долиной шар-зонд наших метеорологов. Там, внизу, тепло, а у нас, вероятно, не менее 20° мороза. Долго и томительно тянутся ночные часы. Наконец появляются предвестники долгожданного рассвета. Черной цепочкой обозначаются на востоке, на фоне светлеющего неба, горные цепи. Освещаются и розовеют вершины хребтов, расположенных на востоке. И, несмотря на обстоятельства, не располагающие к созерцанию природы, прекрасное зрелище захватывает меня.

Веревка дергается, это сигнал Федорова. Я начинаю искать путь на гребень и выбираюсь на него после часа несложной ледорубной работы. Крепкое объятие лучше всяких слов выражает наши чувства. Федоров цел и невредим. Ночь он провел в борьбе с холодом, скорчившись в вырытой на гребне снежной яме.

Через два часа мы подходим к спуску, ведущему к лагерю. J№ 4. На фирновых полях ледника Дзержинского мы различаем черную точку. Это В. Кизель спешит на помощь — ведь наш контрольный срок окончился. Крики и свист доходят до него, и через час мы уже радостно обнимаем друг друга.

Но испытания нашего восхождения еще не закончены. После короткого отдыха мы долго бредем по фирновым полям по направлению к вершине Раздельной. Последний подъем по размякшему на солнце склону отнимает у нас остатки сил, подорванных трудностями восхождения и бессонной ночью.

В. Кизель чувствует себя не лучше. Нас мучает жажда, но последние запасы горючего, необходимого для растопки снега, израсходованы еще утром. Когда мы выбираемся на купол вершины, к тому месту, где оставили два дня назад продукты и небольшой запас драгоценного теперь для нас сухого спирта, солнце уже заходит. Долго, не отвязываясь от веревки, мы бродим по куполу, обыскивая похожие друг на друга заструги снега; склада нет. Выбившись из сил, В. Кизель ложится на снег, судорога сводит его ноги. Нам остается только устраиваться на невеселый ночлег.

Снова тянутся долгие ночные часы. От жажды мы не можем уснуть, только время от времени кто-нибудь из нас забывается; тогда мелькают обрывки сновидений, обязательно связанных с водой и напитками, которые представляются нам во всех видах. Никто из нас не рискует есть снег — это может окончательно подорвать наши силы. Я не выдерживаю, набираю полную кружку снега и ставлю ее в свой спальный мешок, ближе к телу. Но опыт кончается безрезультатно: снег в кружке только сжимается в объеме и как будто высыхает, я не в состоянии извлечь из него ни капли воды.

Наконец, первые лучи солнца освещают нашу палатку — пора спускаться вниз. Ваня Федоров выбирается наружу и сразу же недалеко от палатки находит склад. Через полчаса мы уже пьем талую воду, потом чай, компот и снова воду… Силы возвращаются к нам, а вместе с ними и хорошее настроение. Только теперь мы начинаем ощущать радость победы.

В тот же день к вечеру перед строем всего отряда мы рапортуем о выполнении задания. Торжественная церемония оканчивается, и нас подхватывают крепкие руки бойцов. Они долго подбрасывают нас в воздух, а потом преподносят ящик великолепного андижанского винограда, только что доставленного сюда из долины.