5 сентября 1935 года Мария-Тереза родила девочку. Пабло дал ей имя Мария де ля Консепсьон (сокращенно Кончите) в память о своей младшей сестре, смерть которой принесла ему столько страданий. Девочка была зарегистрирована Марией-Терезой как ребенок «неизвестного отца». Родители будут называть ее Кончитой, но сама она предпочтет, чтобы ее звали Майей. Пабло нежно любил девочку, считая ее самой красивой на свете. Он даже иногда помогал стирать ее пеленки…
Желая любой ценой скрыть существование Марии-Терезы и дочери, Пикассо не признавался в этом никому из друзей и в результате почувствовал себя в совершенной изоляции. Он бродил по квартире абсолютно потерянный. Но сожалел ли он об отсутствии Ольги? Она действительно занимала много места и была источником постоянного шума…
Не зная, чем заняться, не в состоянии писать или рисовать, он решил удовлетворить одно желание, которое давно испытывал: распространить беспорядок, царящий в мастерской, и на другой этаж, где прежде царила Ольга. Какая сладостная месть! Он заранее посмеивается, предвкушая удовольствие. И вот тюбики с красками, палитры, измазанные краской, стопки газет, пустые пачки от сигарет, какой-то хлам, подобранный на свалке, — все это заполонило, привело в полный беспорядок, отвратительно осквернило прекрасный салон жены, потому что она все еще незримо присутствовала там, отказываясь его покинуть.
И все-таки Пабло, который казался прочным как скала, совершенно неспособен жить в полном одиночестве. Он пишет своему старому другу Жауме Сабартесу, вернувшемуся из Латинской Америки в Барселону. Все это время они изредка переписывались.
Но на этот раз Пикассо действительно тяжело и он призывает на помощь Сабартеса. «Я совершенно один в доме, — пишет он, — ты можешь представить то, что произошло и что еще меня ожидает». Пабло приглашает друга пожить у него и предлагает ему стать секретарем и заниматься различными материальными вопросами, которые ему отравляют жизнь… Сабартес, чье восхищение Пикассо не знает границ, прибывает с женой в Париж 12 ноября 1935 года. Друзья не виделись тридцать один год. Художник встречает друга на вокзале д’Орсэ, как и в былые времена. Ничего не изменилось. «С этого дня, — писал Сабартес, — моя жизнь была неразрывно связана с Пикассо, я даже не задумывался о том, как долго это продлится, так как мы были убеждены, что это навсегда».
А чем занималась мадам Сабартес, поселившись на улице ля Боэти? Очевидно, она взяла на себя хлопоты по дому, тогда как муж скрупулезно выполнял любое поручение Пикассо. Но в первую очередь он был идеальным доверенным лицом. А Пабло постоянно вспоминал времена, проведенные вместе в Барселоне и Париже в 1900 году. Жауме стал единственным, кому Пабло поведал о своей любви к Марии-Терезе и существовании маленькой Майи. Сабартесы были несколько шокированы, когда он отказался привезти Марию-Терезу с Майей на улицу ля Боэти. Возможно, его «торги» с Ольгой еще окончательно не завершились к этому времени и он опасался, чтобы она не расценила подобный поступок как провокацию. Он все еще надеется решить с Ольгой все проблемы без слишком большого ущерба для себя. А позже уже не станет добиваться, чтобы Мария-Тереза жила с ним вместе, хотя останется очень привязанным к ней. Пабло так и не представит ее своим друзьям. Может быть, он считал молодую женщину недостаточно блистательной и поэтому скрывал ее? Он был способен и на это…
Вопреки сложившемуся мнению, неправда, что весь этот период Пабло полностью прекратил писать картины или рисовать. На самом деле он много рисовал маленькую Майю, выражая ту радость, которую ему принесло новое отцовство. Если он и не писал картины, то это длилось не более трех месяцев.
Но действительно верно, что те потрясения, которые произошли в его жизни, оказали влияние на его творческую активность.
Художник, на самом деле, нашел еще один способ самовыражения — он стал писать стихи. С юности он любил быть в окружении поэтов — Сальмона, Аполлинера, Макса Жакоба, Реверди, Кокто — и старался участвовать в их словесных забавах. Позже папье-колле позволили ему связать тексты с живописью. Наконец, совсем недавно его связь с сюрреалистами, Бретоном, Арагоном, Элюаром, еще больше развила в нем вкус к поэзии.
18 апреля 1935 года, только завершив
Что бы ни говорил он позже, форма его сочинений представляла собой описанные «под диктовку подсознания» видения, картины, вероятно, явившиеся результатом его тесного общения с сюрреалистами. Большую часть стихов он пишет на испанском, но также и на французском, используя тире, зачастую без пунктуации, чтобы не прерывать словесного потока, страницы рукописи украшает рисунками.