Пике в бессмертие

Еще на дальних подходах к аэродрому шестерку встретили «Мессеры». Их было вдвое больше. Штурмовики не отступили, не ударились в бега, как рекомендовалось еще в наставлении. Да и «ЯКи» подоспели. Завязался воздушный бой, завертелась смертельная карусель. Один из «Мессеров» устремился на чуть высунувшегося из круга штурмовика. Чья машина, я определить не успел, «Мессер» устремился на нее. Я рванулся вперед, встретил немца шквальным огнем своего оружия, нырнул вниз, увернулся от пулеметных трасс, тут же развернулся и сошелся с «Мессером» чуть ли не в лоб. Он шел на меня вроде как на таран. В прицеле — острый нос истребителя. Я выжал гашетку. Цепочка снарядов впилась куда-то в нос или фонарь «Мессера».

Все это заняло сотые доли секунды. Я успел отвернуть самолет от летевшего вниз истребителя. Увидел, как он падал, оставляя в небе дымный шлейф. Рядом с ним падали еще два «Мессера», сбитые кем-то из летчиков моей группы или «ЯКами». Обескураженные таким мощным отпором, немецкие летчики отвернули, скрылись за горизонтом. Эскадрилья следовала своим маршрутом.

До цели недалеко: немцы на земле, извещенные о приближении штурмовиков, открывают ураганный огонь из всех видов оружия, стреляют уже восстановленные или установленные за ночь зенитные батареи. В воздухе густо от разрывов. И, как назло, развиднелось, может здесь, в этом районе, густых туч вообще не было. Теперь самолеты, группы в почти чистом небе, в его голубизне, как на блюде, теперь они — отличные мишени и можно стрелять по ним, как в тире.

«Ввязываться в драку с зенитчиками уже ни к чему, — соображаю я, — лучше сманеврировать, обойти их». Делаю маневр, увожу «ИЛы» за появившееся одинокое облачко. Выныриваем из молочной пелены у самой цели, почти над аэродромом. Немцы успели прибраться. Воронки от бомб на взлетной полосе уже не зияют, их засыпали, заровняли. В стороне, огромной кучей, разбитые, сожженные машины. На линейке новые бомбардировщики. А истребителей нету. Соображаю: «Куда-то перебазировались. Это хорошо, значит, похозяйничаем здесь, устроим шумок».

Окидываю взглядом самолеты группы. Они все в сборе, в четком построении. Докладываю на КП:

— Выхожу на цель.

И тут появились «Юнкерсы». Как видно, немецкие бомбардировщики возвращались с задания на свой аэродром. Горючее у них, конечно, на исходе, отвернуться от аэродрома нельзя. «Что же, долбанем их и в воздухе, тем более, что идут они без прикрытия». Истребители уже ушли на свой аэродром. Сосредоточиваюсь, командую:

— Атакуем «Юнкерсы»! Атакуем! — и устремляюсь на медленно, по моим меркам, — летящий тяжелый бомбардировщик, с лету всаживаю в него очереди снарядов и эресов.

«Юнкере» окутывается дымом, сваливается на крыло, падает. За ним падают еще два сбитых кем-то из наших фашиста.

Бомбардировщики разворачиваются и уходят, бегут, оставляя поле боя за штурмовиками. Они, видно, так ни в чем и не разобрались. Гнаться за ними некогда и не с чем. Боекомплект нужно беречь для штурмовки аэродрома.

Снова заговорили зенитки, летят красные шары-снаряды эрликонов, небо снова в клубах разрывов. Срывается, падает штурмовик. Чей? Кто в нем? Номера не засек.

Не время переживать потерю, бой есть бой. Хотя и жалко, до слез, до боли в сердце жалко, но потери не напрасны, фашисты потеряли больше. И еще потеряют.

— Потеряют! — корчась от злости, кричу в шлемофон.

На аэродроме, под нами, паника. Немецкие летчики как вчера те, заводят моторы машин, наверное, стараются увести самолеты, хоть куда, в сторону, но огромные машины на земле вовсе неповоротливы, налезают друг на друга, валятся, загромождая взлетные полосы.

— Атакуем, атакуем! — командую я и снова пикирую на самолеты. За мной — остальные.

Бомбы сброшены. Немецкие самолеты на земли горят. Группа следом за мной делает второй, третий заходы. И тут я улавливаю перебои в работе мотора своего самолета. Кое-как выравниваю его, левым пеленгом выхожу на обратный курс. Мотор явно не тянет. Вывожу машину из строя, уступая место ведомому. Приказываю Коптеву следовать на аэродром. Самолет валится на левое крыло.

Группа кружит. Я кричу Коптеву. Командую:

— Веди группу домой! Домой!

У моего штурмовика мотор срывается, но все-таки работает. Я еще лечу.

До аэродрома уже рукой подать, минут восемь-десять лету. Но вырвавшиеся откуда-то из-за леса «Мессеры» не дали этих минут. Их всего два. С ними было бы можно и подраться, но мотор моего штурмовика еле тянет. Я скриплю зубами, гнусно, — что не делал никогда — ругаюсь. Если бы машина была исправлена, я бы им дал, показал. Кое-как поднимаю самолет вверх, уклоняюсь в сторону, пытаюсь поймать «Мессера» в прицел, но это невозможно, скорость мала, самолет почти не слушается рулей...

Умолк пулемет. У стрелка и у меня самого кончился боезапас. Фашисты разворачиваются и с боков, спокойно расстреливают штурмовика. «Попадание в фюзеляж», — засекаю я. — Второе еще раз в мотор. Он глохнет окончательно. Теперь все, конец».

— Прыгай! Прыгай! — приказываю стрелку.

Тот пытается что-то возразить, но я опять зло ругаюсь.

— Прыгай, твою мать! Прыгай! Приказываю!