Пикник на красной траве

Солнце превратило Москву, еще вчера казавшуюся ей такой мрачной, в сверкающий промытыми витринами и открытый раскинувшемуся над головой сияющему небу город: роскошные вывески; тающие на лету иностранные слова – гортанное и грассирующее «r», бульдожье рявканье, напоминающее занудные английские учебные тексты с пластинок, живой, торопливый итальянский говор… Но самое главное, это был не Баронск, где тебя все знают, а город, где всем на тебя глубоко наплевать. Все куда-то спешат (у многих Марго заметила в ушах похожие на слуховые аппараты наушники от плееров), курят на ходу, держа в одной руке сигарету, а в другой – бутылку или банку с пивом (это же относится и к женщинам). Словом, радуются жизни и ведут себя так, как хотят. Некоторые, к примеру нищие, спят, развалясь в метро, и видят сладкие сны – полные шапки рублей и долларов, да в придачу еще и тарелку горячего супа. А вот мне сегодня ничего не приснилось.

Присев на успевшую прогреться на солнышке скамейку в двух шагах от памятника Пушкину, Марго развернула на коленях карту и поняла, что находится на Пушкинской площади, справа от которой, если стоять спиной к кинотеатру «Россия», находится ресторан «Макдоналдс», а слева, если немного пройти, – Елисеевский магазин. Значит, если ей, не спускаясь в метро, пройти, никуда не сворачивая, по Страстному бульвару, пересечь Петровку и выйти на Петровский бульвар, то там рукой подать до улицы Рождественки, где и живет (жила, черт бы меня побрал!) Инга Новак. Марго купила мороженое и не спеша двинулась к Страстному. План, который она успела придумать за то время, как она проснулась, состоял в следующем: она находит квартиру Инги, звонит несколько раз, стараясь, однако, не привлекать внимания соседей, которые могут запомнить ее в лицо, и позже, когда всплывет вся история смерти Новак, это сыграет против Марго. Если дверь откроют (а это может сделать кто угодно, кроме самой Инги, поэтому мне нечего бояться ), она скажет, что у нее поручение… Какое, к чертям, поручение, если Инги уже хватились, и любое лицо, имеющее даже косвенное отношение к ее персоне, уже будет на подозрении. Начнутся расспросы: что за поручение, кто послал и что нужно?

Значит, версия с поручением отменяется. Но что тогда? Кто может прийти по конкретному адресу и, главное, зачем? И тут она вспомнила про Владимира Николаевича. Лютов – вот кто ей поможет. Она решила подстраховаться и даже вписала в свою записную книжку адрес Новак на тот случай, если сидящие в засаде на квартире Новак милиционеры не поверят ей, что она искала по этому адресу Лютова, и начнут наводить справки. И пусть. Она приехала в Москву вчера… Стоп. А где доказательства? И что, если ее схватят за шкирку, как котенка, точнее, как бесправного жителя провинции (она слышала, что таких вот, как она, приезжих, которые задержались в Москве больше чем на три дня, забирают в отделение, мол, почему нет регистрации)? Билета-то железнодорожного у нее нет! Скажет, что потеряла. Хотя вряд ли, решила она, там, в перегруженной работой милиции, кто-то заинтересуется этим. Для проверки этого нужно делать запрос в управление железной дороги, а это лишние хлопоты. И Марго чисто внешне не походит на «преступный элемент», она хорошо одета, выглядит вполне культурно и пристойно, несмотря на то, что приехала из такого захолустья, как Баронск. А уж если им так приспичит навести о ней справки, так они сами выйдут на Лютова, и он с радостью расскажет им о Марго только самое хорошее… При воспоминании о Лютове ей стало нехорошо на душе. Его образ ассоциировался у нее с мамой, маминой смертью, с тупиком. А ведь она приехала в Москву как раз для того, чтобы выкарабкаться из этого проклятого тупика, куда загнала ее жизнь. Или же моя собственная глупость?

Итак, у нее есть еще два с половиной дня, чтобы спокойно передвигаться по Москве. И она пошла дальше, в качающиеся тени больших деревьев бульвара, вдыхая полной грудью новый для нее воздух, новую жизнь. Она уже придумала, что скажет, если дверь ей все же кто-нибудь да откроет.

* * *