Здесь Вера непроизвольно прикрыла страницу ладонью. Ей стало страшно. Прочитанные ею вот так запросто, легкомысленно, дневниковые записи делали ее чуть ли не свидетельницей готовящихся (или уже свершившихся?) преступлений. А ведь она открыла этот дневник, надеясь прочесть там нечто совершенно другое, что обычно пишут в таких вот блокнотах: скажем, подробности интимной жизни той же фрау Келлер… Она даже подумала, что любая медсестра, окажись в подобной ситуации, поступила бы точно так же, то есть раскрыла дневник… Или нет? Но тут пальцы сами перевернули страницу, а глаза на всякий случай полоснули по сияющему прямоугольнику окна: девушка в белом платье продолжала играть с рыжей толстой таксой…
«Это судьба, что он не приехал», – говорила Марина в полумраке сарая, куда привела меня насильно за руку. На деревянном полу я увидела труп моей дорогой сестры Валентины. С простреленным виском. Под головой темнело пятно запекшейся крови. Марина, убив ее в спальне, спящую, приволокла сюда, чтобы потом (но об этом я еще тогда и подумать не могла!) отделить голову… «Сиди здесь и никуда не уходи. Ты никогда не видела такой игрушки? На, подержи…»
Она сунула мне в правую руку пистолет, от которого еще пахло порохом, припечатав его к моей ладони, к моим влажным от испарины пальцам… Я тогда не сразу поняла, что вместе с пистолетом она сунула мне в сердце нож, нож ответственности и страха, который она будет поворачивать еще долго, причиняя мне боль… Отпечатки моих пальцев на пистолете – вот что ей надо было. «Вот и хорошо, – сказала она, блестя глазами. – Теперь попробуй докажи, что это не ты ее убила… Ты – единственная наследница. Спустя несколько месяцев, если, конечно, нам никто не помешает, начнешь все переоформлять на себя… А уж потом только – на меня. И не удивляйся, если на свете появится на одну Ингу Новак больше… Мне может понадобиться твоя фамилия, чтобы какое-то время пожить спокойно… А пока мы в одной упряжке, тебе никуда от меня не деться…» Лишь позже мне станет известно, что она сделает себе фальшивый паспорт на мое имя, чтобы спокойно жить на Рождественке и пользоваться машинами А. Да и вообще у нее было очень много планов в отношении меня, точнее, моей смерти, я думаю…»
«Меня снова лечили сном. Это и приятно и неприятно одновременно. И тяжело. Потому что и во сне я вновь переживала ужасы той ночи. Я пишу этот дневник на тот случай, если когда-нибудь не выдержу и лопну от переполнявших меня мыслей и чувств. С А. я не могу говорить об этом. Он щадит меня и не понимает, что мне надо попросту выговориться…