Пикник на обочине

На юго-западной окраине города, возле заброшенной бензоколонки, была будка телефона-автомата. Бог знает, кто здесь ею пользовался — вокруг были заколоченные дома, а дальше к югу расстилался необозримый пустырь бывшей городской свалки. Рэдрик сел в тени будки прямо на землю и засунул руку в щель под будкой. Он нащупал промасленную бумагу и рукоять пистолета, завернутого в эту бумагу, оцинкованная коробка с патронами тоже была на месте, и мешочек с «браслетами», и старое портмоне с под дельными документами — тайник был в порядке. Тогда он снял с себя кожанку и кепи и полез за пазуху. С минуту он сидел, взвешивая на ладони фарфоровый баллончик с неодолимой и неотвратимой смертью внутри. И тут он почувствовал, как у него снова задергало щеку.

— Шухарт, — сказал он вслух. — Что ж ты, зараза, делаешь? Падло ты, они же этой штукой всех нас передушат… — Он прижал ладонью дергающуюся щеку, но это не помогло. — Суки, — сказал он про рабочих, грузивших телевизоры на автокар. — Попались же вы мне на дороге… Кинул бы ее, стерву, обратно в Зону, и концы в воду… — Он с тоской огляделся. Над потрескавшимся асфальтом дрожал горячий воздух, угрюмо глядели заколоченные окна, над пустырем бродили пылевые чертики. Он был один. — Ладно, — сказал он решительно. — Каждый за себя, один бог за всех. На наш век хватит…

Торопливо, чтобы не передумать снова, он засунул баллон в кепи и завернул кепи в кожанку. Потом он сел на корточки и, навалившись, слегка накренил будку. Толстый сверток лег на дно ямки, и еще осталось много свободного места. Потом он осторожно опустил будку, покачал ее двумя руками и поднялся, отряхивая ладони.

— И все, — сказал он. — И никаких.

Он забрался в раскаленную духоту будки, опустил монету и набрал номер.

— Гута, — сказал он. — Ты, пожалуйста, не волнуйся. Я опять попался. — Ему было слышно, как она судорожно вздохнула, и он торопливо сказал: — Да ерундистика это все, месяцев шесть-восемь… и со свиданиями… Переживем. А без денег ты не будешь, деньги тебе пришлют. — Она все молчала. — Завтра утром тебя вызовут в комендатуру, там увидимся. Мартышку приведи.

— Обыска не будет? — спросила она глухо.

— А хоть бы и был. Дома чисто. Ничего, держи хвост трубой. Взяла в мужья сталкера, теперь не жалуйся. Ну, до завтра… Имей в виду, я тебе не звонил. Целую в попку.

Он резко повесил трубку и несколько секунд стоял, зажмурившись изо всех сил, стиснув зубы так, что зазвенело в ушах. Потом он опять бросил монетку и набрал другой номер.

— Слушаю вас, — сказал Хрипатый.

— Говорит Шухарт, — сказал Рэдрик. — Слушайте внимательно и не перебивайте…

— Шухарт? — очень натурально удивился Хрипатый. — Какой Шухарт?

— Не перебивайте, я говорю! Я попался, бежал и сейчас иду сдаваться. Мне дадут года два с половиной или три. Жена остается без денег. Вы ее обеспечите. Чтобы она ни в чем не нуждалась, понятно? Понятно, я вас спрашиваю?

— Продолжайте, — сказал Хрипатый. — Ну и псих звонит, — сказал он кому-то в сторону. — Обалдеть можно.

— Фарфор лежит под телефонной будкой номер триста сорок семь, это в самом конце Горняцкой улицы, где заброшенная бензоколонка. Триста сорок семь, в самом конце Горняцкой. Хотите — берите, хотите — нет, но жена моя чтобы ни в чем не нуждалась. Нам еще работать и работать. А если я вернусь и узнаю, что вы сыграли нечисто… Я вам не советую играть нечисто. Понятно?

— Я все понял, — сказал Хрипатый. — Спасибо. — Потом, помедлив немного, спросил: — Может быть, адвоката?

— Нет, — сказал Рэдрик. — Все деньги до последнего медяка — жене. С приветом.

Он повесил трубку, огляделся, глубоко засунул руки в карманы и неторопливо пошел вверх по Горняцкой улице между пустыми за колоченными домами.

3. Ричард Г. Нунан, 51 год, представитель поставщиков электронного оборудования при Хармонтском филиале МИВК

Ричард Г. Нунан, представитель «Саймон кибернетикс», «Мицубиси дэнси» и «АГ Электроненвиртшафт» при Хармонтском филиале Международного института внеземных культур, сидел за столом у себя в кабинете и рисовал чертиков в огромном блокноте для деловых заметок. При этом он добродушно улыбался, кивал лысой головой и не слушал своего собеседника. Собеседник делал, вернее, воображал, что делает ему втык.

— Мы это учтем, Валентин, — сказал, наконец, Нунан, дорисовав десятого для ровного счета чертика и захлопывая блокнот. — В самом деле — безобразие.

Валентин протянул тонкую руку и аккуратно стряхнул пепел в пепельницу.

— Что именно вы учтете, Дик? — вежливо осведомился он.

— Все, что вы сказали, до последнего слова, — весело ответил Нунан, откидываясь в кресле.

— А что я сказал?

— Это не важно, — сказал Нунан. — Что бы вы ни сказали, все будет учтено.