Пикник под соснами (СИ)

Лифчик Инга не носила. Почти никогда, не было особой надобности. Грудь у нее была совсем небольшая, девичья. Будучи подростком, она много переживала из-за этого, и до последнего надеялась, что все еще вырастет, запаздывает просто. А потом… а потом она встретила Анхена, и он так целовал эту, так никогда и не выросшую грудь, так искренне говорил ей, что он любит ее — Ингу, со всеми теми частями тела, что к ней прилагаются, и тело ее уже потому само совершенство, что принадлежит ей — самой прекрасной на свете девочке, что она поверила и перестала расстраиваться. Она — такая, и он любит ее такой, и если кто-то из людей будет настолько глупее вампира, что не разглядит в ней красавицу — то что за дело ей будет до того ущербного человека?

А сейчас он вновь, как когда-то, любил ее, и движения его языка на ее сосках обдавали ее жаром, и мучительно хотелось большего, и рука его уже скользнула под ткань единственного оставшегося на ней предмета одежды.

Он ласкал ее. Жадно, неистово. Чувствовал, как она горит и плавится в его руках, и не мог насытиться. Ее стоны, его имя, срывающееся с ее губ, расходящиеся от нее неистовые волны желания распаляли его, притупляя аромат ее испорченной крови. Он слишком по ней скучал. Слишком ее хотел. Она слишком нужна была ему сейчас, измученному, отчаявшемуся. Так хотелось забыться в ней, раствориться…

Предупреждающий перезвон заставил вздрогнуть даже его, Инга и вовсе испуганно к нему прижалась.

— Что это?

— Летим на препятствие. Надо менять курс, а то разобьемся, — придерживая ее одной рукой, он потянулся к приборам.

И опустил руку, так ничего и не сделав. В Бездну. Все в Бездну. Его жизнь — бессмыслица, погоня за иллюзиями, и только. Его прекрасные девы — не более чем бабочки, которым он способен лишь оторвать их прекрасные крылья. Как бы сильно ни любил. Хуже. Чем сильнее любил — тем неизбежней нес гибель. Боль, мучения, безумие. Прекратить. Просто ничего не сделать — и прекратить. Навсегда, одним ударом. Он прижал к себе Ингу, крепко-крепко. Уйти из этого мира с ней. Забрав самое ценное. Она обвила его шею руками и еще успела оглянуться. Серый скальный выступ, уже отчетливо видимый сквозь расходящиеся облака, стремительно приближался. Еще миг, и…

Их выкинуло вверх. Секунду спустя в десятке метров под ними прекрасная алая машина встретилась со скалой. Удар, хлопок, и бесформенная куча искореженного метала беспомощно падает вниз, вниз, вниз. Задевая за выступы, подпрыгивая, переворачиваясь, еще больше сминаясь.

Они молча провожают ее взглядами.

— Анх-хен, — даже это слово далось ей с трудом. Сердце колотилось, как безумное. Она была готова к тому, что с ним ее ждет смерть. Давно готова и давно согласна. И, наверное, там, в кабине, она испугаться не успела, но вот сейчас… ей стало страшно. Всего на какой-то миг, а потом страх сменился сожалением, что она не умерла, потому что умереть счастливой в его объятьях было проще, чем жить дальше без него. Она уже пробовала — целый год, каждый день заставляла себя жить, потому, что он так хотел, он об этом ее просил. А теперь… теперь будет еще сложнее. Но пока — пока ее день с ним еще не закончен, она ведь все еще в его объятьях. — Анхен, — повторила она и расплакалась.

— Тише, тише, солнышко, все хорошо. В этих машинах мощнейшая система экстренной эвакуации, нам ничего не грозило. В них при всем желании не разобьешься, — он начал спускаться. Инга совсем раздета, как только ее отпустит стресс, она почувствует холод.

А вот ему не дано. Ни жары, ни холода, ни смерти. Он бы не разбился. Самое поганое — он бы даже не разбился. Ну, покалечился бы, переломал кучу костей, провалялся в коме не один день, но ведь выжил бы. Это у Инги не было шансов. И где-то там, вдали, на вершине одной из башен, потеряла бы все свои шансы девочка с бездной во взоре. Это было малодушие, секундная слабость, которую он и позволил-то себе, лишь потому, что знал, он ничем не рискует. И даже машину — не жаль. Потому что на миг ему все же удалось почувствовать, что он в ней остался — и разбился. Пропустить через себя этот удар, представить, как пробивается его череп, крушатся кости. Как вся его прошлая жизнь — яркая и изуродованная — летит в пропасть.

Это был лишь миг его слабости, и он прошел, и теперь время быть сильным. Они плавно опустились вниз, на самое дно небольшой горной долины, густо поросшей соснами. Лишь в ее середине, вдоль реки, тяжелые кроны размыкались, открывая небо. Там, на берегу он и выпустил, наконец, свою драгоценную ношу. Снял рубаху (порадовавшись, что не успел снять ее раньше), укутал в нее Ингу. Его девочка все же замерзла, пока они спускались, и одной рубашкой ей было не согреться.

Он зажег для нее огонь, бросив оземь частичку своей силы. И, пока она любовалась на это чудо — огонь, горящий на сырой земле, — пошел собирать дрова для настоящего костра.