Пикник: сборник

— Но я так отчетливо помню девушек, — с очаровательной беспечностью сказала тетя. — Одну из них звали Пенелопа — такая веселая, лукавая…

— Ее зовут Пегги.

— Прекрасно, пусть будет Пегги.

— И вовсе она не лукавая, скорее стеснительная, задумчивая.

— Вот как? Я думала, стеснительная — это Вайолет.

— Валери, — сказал я. — Веселая — Валери. Сестра Тима.

— Сестра? — удивилась тетя. — Я думала, они муж и жена.

— Обычно на сестрах не женятся, — сказал я.

— Но им бы, может, и стоило. Они так подходят друг к другу.

Тетя Леонора — прелесть, однако не без странностей. Есть люди, не различающие оттенков цвета, лишенные чувства юмора, слуха или обоняния; в тете же Леоноре бушуют какие-то мощные силы, которые мешают ей, хотя бы приблизительно, отличать правду от неправды, реальность от выдумки. Они же толкают ее к прожектерству: ей все время хочется что-то в этом мире исправить. Если она считает, что два человека должны быть друзьями, хотя они не друзья и не склонны ими быть, она будет, не жалея сил, биться за то, чтобы сделать их друзьями, пусть это и кончится полной катастрофой. Когда она умрет, на ее могиле следовало бы высечь:

Есть, стало быть, на свете божество,
Устраивающее наши судьбы
По-своему…[12]

Боюсь, это сказано про нее — великую устроительницу судеб человеческих.

— Впрочем, это неважно: подходят не подходят, но тебе ведь и самому, конечно, хочется, чтобы они — все трое — присутствовали на нашем пикнике, — сверкнув вкрадчивой зубастой улыбкой, сказала она.

Ну это же было черт знает что! И к тому же невыполнимо.

— Тим, — сказал я, — сейчас в Кейптауне. Он там работает.

— Но его жена и та, другая девушка — они ведь могут прийти?

— Не жена. Сестра.

— Та, веселая?

— Веселая — не она.

— Неважно. Они придут?

— Я их не приглашал.

— Ох, господи, так пригласи же! Никак тебе не втолкуешь, что с тобой? Второго молодого человека я уже пригласила. Нас будет шестеро — в самый раз.

— Какого молодого человека?

Тетка Леонора пустилась в довольно туманное описание некоего молодого человека, которого она повстречала в публичной библиотеке. Фамилия его Беннет или Барнет, кажется, так, хотя она не совсем уверена, но что ее просто поразило — какой у него неухоженный вид. И он ужасно худой. Как видно, совсем не бывает на свежем воздухе. Читает, как она успела заметить, в основном техническую и научную литературу, на одной щеке — то ли на правой, то ли на левой — довольно заметная родинка, и уже порядком облысел — подумать только, так рано!

— А имя? Как его зовут?

— Мне кажется — Дэвид…

— Судя по всему, это Дэвид Бенсон. Я его немного знаю. Работает в страховой компании.

— Да, именно — Бенсон.

— Но скажите на милость, с чего это вам взбрело в голову пригласить его?

В ответ она пронзила меня хмурым взглядом — она меня в чем-то заподозрила, это с ней часто случалось.

— Надо помочь ему выбраться из собственной скорлупы, надо его расшевелить, — подумала я.

При том, что он, может быть, вовсе не хочет, чтобы его шевелили, чуть было не сказал я, однако решил оставить этот как бы брошенный мне упрек без комментариев. И хорошо сделал, потому что она уже, так сказать, допевала свою арию:

— Значит, обо всем договорились? Я пригласила мистера Бенсона. Ты пригласишь девушек. Дядя Фредди позаботится об удочках и наживке. А еда? Чего бы тебе хотелось?

— Сейчас?

— Нет-нет. На пикнике. Фредди! — вдруг позвала она. — Как ты считаешь, что мне приготовить для пикника?

Дядя Фредди откликнулся мгновенно, словно с другого конца невидимого телефона:

— Пирог со свининой и салат из огурцов.

— Ни за что на свете! Как скучно! Просто никуда не годится. Это значит — проявить малодушие.

Поверженный столь решительным образом, дядя Фредди, надо полагать, поудобнее устроился в гамаке и погрузился в еще более сладкую дремоту.

— Знаешь, что было бы совершенно изумительно?

Я снова вспомнил об учтивости и любезнейшим тоном спросил что.

— Полакомиться дарами природы.

— О боже!

Эта нелепая идея так напугала меня, что я не сразу нашелся, что ответить, и лишь напомнил ей, как она ненавидит охоту и всякого рода насилие над животными и птицами, а рыбную ловлю терпит только ради дядюшки Фредди.

— Я имела в виду — речными дарами, — сказала она.

— Боже мой, рыбой?

— А почему бы и нет? Окуньками. Когда-то, в Швейцарии, я ела их с большим удовольствием. На Женевском озере. Filets de perche[13]. С местным белым вином. Пальчики оближешь!

— А если мы не поймаем ни одного окуня? — спросил я.

В ответ она снова ослепила меня своей зубастой улыбкой.

— Мы примем меры предосторожности — захватим с собой копченую форель.

— Тогда ладно, — сказал я.

Быть может, я снова смалодушничал, но я просто растерялся. Душа моя уже скорбела по поводу неухоженного мистера Бенсона, а в воображении рисовалась смешливая, пышущая здоровьем Валери — живая реклама отнюдь не скудной пищи, — обсасывающая бледные косточки стограммового окунька.

— Не кажется ли вам, — сказал я, — что нам понадобится что-то более существенное?