Пикник у Висячей скалы

— Но милая Миранда, Рэдж Ламли такой унылый! — рассмеялась Ирма, по обыкновению встряхнув своими иссиня-чёрными кудрями и от нечего делать спросила почему это школьные соломенные шляпки такие несимпатичные. У богатой наследницы, ослепительно прекрасной в свои семнадцать, не было ни тщеславия, ни гордости за свои богатства. Она любила красивые вещи и красивых людей, и с одинаковым удовольствием прикрепляла к жакету как полевые цветы, так и восхитительную бриллиантовую брошь. Иногда просто взглянуть на спокойное овальное лицо и прямые кукурузно-желтые локоны Миранды уже было дня неё удовольствием. Сейчас же милая Миранда мечтательно смотрела на залитый солнцем сад:

— Какой прекрасный день! Не могу дождаться, когда мы поедем на природу!

— Ну только послушайте её, девочки! Можно подумать, что колледж Эпплъярд находится в трущобах Мельбурна!

— Лесные заросли… — вздохнула Миранда, — … с папоротниками и птицами… как дома.

— И пауками, — добавила Мэрион, — жаль только, что никто не прислал мне карту Висячей скалы на день Святого Валентина, я бы могла взять её с собой на пикник.

Ирма всегда поражалась странным мыслям Мэрион Куэйд и теперь ей тоже было непонятно: кому это захочется смотреть на карты во время пикника?

— Мне, — бесхитростно ответила Мэрион, — я всегда хочу точно знать где нахожусь.

Поговаривали, что Мэрион Куэйд освоила деление в столбик ещё в колыбели. Большую часть из своих семнадцати лет она провела в неустанном стремлении к знаниям. Неудивительно, что с её тонкими интеллигентными чертами лица, чувствительным носом, который казалось всегда шел по следу чего-то важного и долгожданного, и быстрыми худыми ногами, она чем-то напоминала борзую.

Девочки принялись обсуждать валентинки.

— Кому-то хватило наглости отправить мисс МакКроу открытку из бумаги в клеточку, исписанную примерами, — сказала Розамунд.

Собственно говоря, эту открытку, шутки ради, отправил ирландец Том, подначиваемый горничной Минни. Сорокапятилетняя проповедница высшей математики для старшеклассниц приняла её с сухим одобрением. В глазах Греты МакКроу цифры были гораздо более приемлемыми нежели розы и незабудки. Сам вид бумаги усеянной числами доставлял ей тайную радость и ощущение силы от знания того, что один или два штриха карандашом могут приводить к удивительным результатам. Валентинка Тома, хотя он об этом и не догадывался, попала в цель. Для Минни он выбрал украшенное розами кровоточащее сердце, явно на последней стадии смертельной болезни. Минни была в восторге, так же, как и Мадмуазель де Пуатье от гравюры в старофранцузском стиле изображавшей одинокую розу. Так Святой Валентин напомнил обитателям Колледжа Эпплъярд о разнообразии оттенков любви.

Мадмуазель де Пуатье, учительница танцев и французского, которая также следила за порядком в комнатах, лихорадочно суетилась в радостном предвкушении. Она, как и её воспитанницы, была одета в простое муслиновое платье, ухитрившись выглядеть элегантно, добавив широкую ленту на пояс и надев соломенную шляпу с широкими полями. Будучи всего на несколько лет старше некоторых старшеклассниц, её так же очаровывала возможностью побега от удушливой рутины колледжа на весь долгий летний день. Она появлялась то тут, то там среди учениц, собирая всех на последнюю перекличку у передней веранды.

— Depêchez-vous, mes enfants, depêchez-vous. Tais-toi, Irma[3], - звонко щебетала Мадмуазель, зная, что la petite Ирма не способна ни на что дурное. Её пышная маленькая грудь, ямочки на щеках, полные красные губы, озорные чёрные глаза и блестящие смоляные локоны были неиссякаемым источником эстетического наслаждения. Иногда в мрачноватой классной комнате француженка, воспитанная на картинах великих европейских галерей, выискивала Ирму глазами из-за учительского стола и представляла её на фоне вишен и ананасов, херувимов и золотых кувшинов, в окружении элегантных молодых людей в бархате и атласе…

— Tais-toi, Irma. Miss McCraw vient d’arriver.[4]

Сухопарая женщина в красно-коричневой накидке вышла из уличного туалета, к которому вела уединённая тропинка, обрамлённая бегониями. Воспитательница шла в своём обычном размеренном темпе, с непринуждённой царственностью и с почти королевским достоинством. Её никогда не видели в спешке или без очков в стальной оправе.