Пикник у Висячей скалы

Для Майка лишенные времени дни неуловимо таяли в таких же безвременных ночах. Спал он или бодрствовал, — не имело значения в туманных серых краях, где он нескончаемо искал какую-то неизвестную безымянную вещь. Стоило ему приблизиться, как она неизменно исчезала. Порой он просыпался, казалось уже коснувшись её, но она проносилась мимо и ему оставалось лишь цепляться руками за покрывало. Жгучая боль в ноге уходила и возвращалась, постепенно ослабевая, когда в его голове прояснялось. Иногда он чувствовал запах дезинфицирующего средства, иногда — одурманивающий запах цветов из сада. Когда он открывал глаза, в комнате всегда кто-то присутствовал: обычно это была незнакомая девушка, одетая, казалось, в белую бумагу, хрустящую при движениях. На третий или четвёртый день, он наконец забылся глубоким спокойным сном. Когда он проснулся в комнате было темно, за исключением слабого света, исходившего от белого лебедя, сидящего на медных перилах изножья его кровати. Майкл и лебедь без удивления смотрели друг на друга, пока прекрасная птица медленно не расправила крылья и не улетела в открытое окно. Он снова заснул и проснулся от солнечных лучей и запаха анютиных глазок. Рядом с кроватью стоял пожилой мужчина с бородкой.

— Доктор, — произнёс Майкл, наконец узнавая свой голос, — что со мной?

— Вы неудачно упали и повредили лодыжку, и кое-где ушиблись. Сегодня уже намного лучше.

— Как долго я болел?

— Дайте подумать. Где-то пять или шесть дней с того времени, как вас привезли сюда с Висячей скалы.

— Висячей скалы? Что я делал на Висячей скале?

— Поговорим об этом позже, — ответил доктор МакКензи, — Волноваться не о чем, мой мальчик. Волнения ещё никогда не приносили больному пользы. А теперь давайте посмотрим на вашу лодыжку.

Пока Майклу перевязывали ногу, он спросил:

— Я упал с арабского пони? — и снова заснул.

На следующее утро, когда медсестра принесла завтрак, пациент сидел и громко требовал Альберта.

— О! Вы быстро поправляетесь! А сейчас выпейте чаю, пока он вкусный и горячий.

— Я хочу видеть Альберта Кранделла.

— А, вы про кучера? Он ходит справляться о вашем здоровье каждое утро. Такая преданность!

— В какой время он обычно приходит?

— Вскоре после завтрака. Но вам ещё не разрешено принимать посетителей, мистер Фитцхьюберт. Это указание доктора МакКензи.

— Меня не волнуют его указания. Я настаиваю на том, чтобы позвали за Альбертом, или если вы этого не сделаете, я сам прекрасно встану с постели и схожу в конюшню.

— Так, так, — произнесла медсестра с профессиональной улыбкой, превратившей её в ожившую рекламу зубной пасты. — Не вздумайте это сделать, иначе я получу выговор.

Что-то в необычно блестящих глазах очень красивого юноши заставило её добавить: — Позавтракайте, а я пока приведу вашего дядю.

Вызванный к постели полковник Фитцхьюберт, осторожно вошел в спальню со скорбным лицом подобающим комнате больного, и очень обрадовался, увидев пациента сидящим и с румянцем на лице.

— Великолепно! Сам на себя похож! Правда, сестра? Итак, я слышал ты требуешь посетителей?

— Не посетителей, только Альберта. Я хочу видеть Альберта.

Его голова вновь упала на подушки.

— Переутомление на лицо, — произнесла медсестра. — Если пациент поговорит с этим кучером, его температура совершенно точно поднимется, и я получу нагоняй от доктора МакКензи.

«Эта девушка не только дурнушка, но ещё и упёртая как ослица», — решил про себя полковник, сознавая, что некоторые вещи лежат вне его понимания. — Майк, не волнуйся, я скажу Кранделлу чтобы он зашел к тебе через 10 минут. Если возникнут неприятности, сестра, я возьму вину на себя.

Наконец, Альберт оказался перед ним, — пахнущий сигаретами «Кепстен» и свежим сеном. Он устраивался рядом на стуле, как на норовистом жеребёнке, готовом вот-вот взбрыкнуться и сбросить его. Раньше он никогда не ходил к больному с официальным визитом и не мог придумать как начать разговор с человеком, спрятанным от подбородка и ниже за плотно сложенной простынёй.

— Эта твоя чёртова медсестра… Сразу бросилась наутёк, как только меня увидела.

Хорошее начало. Майк даже слегка улыбнулся. Их объединяла дружба.

— Повезло тебе.

— Не против, если я закурю?

— Конечно. Они не позволят тебе остаться надолго.

Между ними установилась давняя уютная тишина, словно кошка, улёгшаяся возле очага.

— Слушай, — сказал Майк, — мне нужно у тебя многое узнать. До прошлой ночи у меня в голове всё так путалось, что я не мог ясно мыслить. Тётушка заходила сюда и разговаривала с медсестрой, — думаю, они предполагали, что я спал. И вдруг всё начало становиться на свои места. Кажется, я возвращался к Висячей скале один и никому об этом не сказал, кроме тебя. Это правда?

— Да. Ты искал тех девчонок… Спокойно, Майк. Ты ещё не очень хорошо выглядишь.

— Я нашел одну из них, да?

— Да, — снова повторил Альберт. — Нашел и она теперь здесь — в доме садовника, жива-здорова.

— Которая из них? — спросил Майкл так тихо, что Альберт едва услышал.

Прекрасное лицо — очаровательное даже на носилках во время спуска со Скалы, не шло у него из головы.

— Ирма Леопольд. Чёрненькая малышка с кудрями.